В преддверии Дня Победы журналисты и волонтеры МТРК «Мир» встречаются с ветеранами Великой Отечественной войны и детьми, пережившими блокаду Ленинграда. Клавдия Петровна Смирнова до сих пор в деталях помнит те страшные события, которые выпали на ее детство и юность.
Меня зовут Клавдия Петровна, я родилась 25 мая 1923 года. Когда началась Великая Отечественная война, мне исполнилось 18 лет, и я только что окончила школу.
Первый месяц войны мы учились оказывать медицинскую помощь пострадавшим, нам всем выдали санитарные сумки. Ночью мы дежурили на крышах домов, сбрасывали и тушили фугасные бомбы, следили, чтобы в окнах не горел свет. Немцы продвигались очень быстро, и все население города, кто мог ходить, отправили рыть окопы.
Когда мы копали окопы, над нами летали немецкие самолеты, бомбили и сбрасывали листовки. Немцы писали, чтобы мы переходили на их сторону, и что город Ленинград скоро будет уничтожен. Когда немцы подошли совсем близко, нас перебросили обратно в город, к тому времени там уже не было электричества.
Ленинград стали бомбить. В сентябре разбили Бадаевские склады, где хранили запасы продуктов.
Когда немного прекращался обстрел, мы с братом ездили на тележке к складам. Там было все смешано с землей – мы набирали сахарный песок с землей, жмых, которым кормили скот, клей столярный.
Землю с песком разводили водой, сахар таял, а земля оседала, и мы пили сладкую воду. Жмых жевали, а из клея варили студень и ели. Начался голод, на улицах стали появляться мертвые люди. Мы их собирали и складывали во дворах, хоронить не было сил. Ели кошек, до сих пор осталось неприятное ощущение при виде этих животных.
Пятого сентября в школах стали открываться гражданские госпитали. Я работала в перевязочном отделении госпиталя №97.
В госпитале больных кормили супом, где плавала одна чечевица, а на блюдце – жидкая каша. Больные нас старались поддержать, и что-нибудь оставляли, но мы ничего не брали. Только когда убирали посуду, с тарелок слизывали остатки.
Когда начиналась бомбежка, – а это два или три раза в день, – тяжелобольных приходилось выносить в убежище. Идешь домой после дежурства, еле добираешься до квартиры, ляжешь на кровать, а когда тревога – не встаешь. Так было тяжело.
Стояла очень холодная зима, топить в комнате было нечем, разбирали мебель. Ночью спали не раздеваясь, снимали только обувь.15 февраля 1942 года умер мой родной брат Михаил Петрович Шибаев, ему было всего 15 лет. Мы с сестрой завернули его в одеяло и увезли на Волковское кладбище, там уже были выкопаны рвы, где всех мертвых укладывали друг на друга. Сестре было 13 лет, ее звали Софья.
Голод усиливался, смертность была большая. В госпитале покойники лежали до второго этажа, и только в марте 1942 года их стали увозить на Пискаревское кладбище.
Мы с сестрой были очень худые, одна кожа да кости. 15 марта 1942 года умерла мама, Александрова Вера Степановна. Пятнадцать дней мы ее не хоронили – по ее карточке получали 125 грамм хлеба.
До войны в Петергофе жила мамина сестра, Мария Степановна Капустина. Петергоф стали немцы занимать, там же моряки были, и они отступали к Ораниенбауму. Тетя и ее муж с ними вместе отступали, жили в окопах, там ее муж умер в блокаду, крестный Иван Борисович Капустин. Он на десять лет старше ее был. Марии Степановне во время войны 53 года было. Своих детей у нее не было.
Из Ораниенбаума тетя к нам приехала в апреле 1942 года. Принесла два килограмма пшена, булку хлеба черного, думала, мама жива. А мы как раз маму только похоронили.
Когда открыли дорогу жизни, мы – я, сестра Софья и тетя – смогли выехать по ней только в апреле. Первого апреля мы приехали на Финляндский вокзал, откуда нас переправили к Ладожскому озеру.
Вода заливала колеса, и многие машины уходили под лед. Немцы бомбили переправу. Когда мы оказались на берегу, нас накормили супом и шоколадом. Кто сразу все съедал, не выдерживал и умирал.
30 мая 1942 года нас привезли на станцию Ягорлык. Полмесяца мы лежали в больнице, но потом врачи пришли и сказали, что все, кто может передвигаться, должны уходить – немец был уже близко. Мы смогли завербоваться в город Молотов, а оттуда – в Северодвинск. В январе 1946 года дедушка получил вызов в Москву, и я уехала вместе с ним.
В Москве я познакомилась с Петром Афанасьевичем Смирновым, он старше меня на пять лет. В 1947 году вышла за него замуж и уехала из Москвы в город Харьков, куда направили мужа на учебу. После блокады я долгое время не могла иметь детей, но муж меня лечил, и в 1950 году родился старший сын Олег, спустя восемь лет – Юра.
Один интересный факт о нашей семье был в том, что до третьего класса я жила в Москве в Историческом музее с дедушкой. Мы жили со стороны Кремля.
Когда я во втором классе училась, Света Аллилуева, дочь Сталина, училась вместе со мной. Ее на машине привезут, нянька в коридоре сидит. Зная, что я жила в Историческом музее, мой внук Дима в позапрошлом году ходил туда, ему показали в архиве документы, что там жил и работал мой дед с 1925 года по 1945 год, а до 1925 года документы не сохранились.
Редакция благодарит за помощь в подготовке материала зампредседателя Башкирской региональной общественной организации памяти жителей блокадного Ленинграда Лилию Мифтахову. Другие воспоминания ветеранов, документальные хроники и исторические фотоснимки можно найти на сайте проекта «Помни блокаду».
Подробнее в сюжете: День Победы