Егор Дружинин – один из самых известных широкой аудитории танцовщиков и хореографов России. Медийной личностью Егора сделали популярные телепроекты «Фабрика звезд», где он преподавал хореографию, и «Танцы», где был наставником и членом жюри. Одна из последних его громких работ – юбилейное шоу Примадонны российской эстрады: именно Дружинина Пугачева пригласила ставить хореографию своего сольного концерта «Алла Пугачева. Post scriptum». В общем и целом на счету Егора десятки совместных проектов со звездами мюзикла, театра, кино и шоу-бизнеса
Однако первая популярность пришла к Егору еще в детстве: в начале 1980-х он исполнил роль советского школьника Пети Васечкина. После школы Дружинин окончил актерский факультет, но постепенно интерес к танцам перевесил.
Близкие люди Егора тоже имеют отношение к танцам. Его отец Владислав Юрьевич Дружинин – знаменитый еще с советских времен хореограф. Супруга Егора Вероника – тоже танцовщица и хореограф, а еще она приходится двоюродной сестрой артисту балета Николаю Цискаридзе. Немудрено, что в таком окружении все трое детей Егора и Ники тоже тянутся к танцам.
Почему Егор не хочет больше делать совместные проекты с Цискаридзе? Легко ли Дружинину работать с собственной женой? Чем для него обернулась работа в юбилейном шоу Аллы Пугачевой? И как он ответит на неудобный вопрос из конверта – об отрицательных отзывах на его постановки? Узнаем прямо сейчас в программе «Ой, мамочки!».
– Здравствуйте, Егор, спасибо, что пришли.
Пожалуйста. Спасибо, что позвали!
– Егор, на расстоянии кажется, что вы такой легкий человек, предпочитаете компромиссы, у вас такая ровная, приятная подача себя. Но некоторые факты говорят об обратном. Вы дважды уходили с танцевального телепроекта, из-за чего съемки были приостановлены...
Да.
– ...и ушли из 3D шоу-мюзикла.
– Тоже было. Можно, на самом деле, продолжать этот список. Есть еще несколько проектов, из которых я уходил, оставлял свою работу там, она использовалась, но я просил убрать мое имя из афиш. Компромисс, на самом деле, это не выход.
– Вопрос такой: какая ваша черта в этих ситуациях выходит на первый план?
Наверное, предощущение дискомфорта, который придется испытывать, продолжая работу с теми или иными людьми или в том или ином проекте. Мне не страшны ни физические нагрузки, ни нервные и психологические нагрузки – это все то, что обычно сопутствует работе. Ни форс-мажор, ни какие-то изменившиеся обстоятельства – никто не работает в идеальных обстоятельствах, особенно в творчестве. Но состояние психологического дискомфорта мне не нужно. Если вы приглашаете человека в работу – значит, вы ему доверяете. Нельзя, пригласив человека в работу, дождаться, когда он свою работу сделает, потом ее всю поставить с ног на голову и тем самым сказать себе: «Я – продюсер, я принял решение, я исправил, стало лучше». Тогда делай сам, если ты считаешь, что ты знаешь, как.
– После того, как вы ушли из 3D шоу-мюзикла, руководство этого проекта ответило заявлением: «Дружинин сорвал премьеру».
Нет-нет, это ерунда. Это было обоюдное решение. И, конечно же, премьера не состоялась не по моей вине, наоборот: я делал все для того, чтобы она произошла. Вообще, я очень командный человек. Если, например, я вхожу в какой-то проект и даже понимаю, что мне не нравятся те люди, с которыми я работаю, или по каким-то причинам меня не устраивает стопроцентно материал, с которым я работаю, – я все равно всегда пытаюсь довести дело до конца и все равно всегда пытаюсь делать свою работу качественно. Я никогда не срывал сроков; никогда не было такого, чтобы я не приходил на репетиции; я не болею, когда я работаю... И, вы знаете, что: вот я сейчас чувствую себя неловко, потому что я как будто хвалю сам себя. Достаточно поговорить с любым артистом, который меня знает, для того чтобы понять, как обычно у нас выстраивается рабочий процесс.
– Скажите, пожалуйста, после вот таких принципиальных решений вы случайно не мучаетесь? Спокойно спите?
Когда я понимаю, что это не просто мое решение, а это мое решение, которое поддерживает моя жена, или мои актеры, или даже дети, то я понимаю, что я правильно поступаю. Потому что самый большой вопрос в такой ситуации – это не подводишь ли ты кого-то. И когда ты понимаешь, что тебя подводят больше, чем ты подведешь кого-то, что по отношению к тебе поступают нечистоплотно, что за тебя не готовы никогда заступиться, что у людей совсем иная логика – тогда я абсолютно спокоен. Это как в любом конфликте, в любой драке: если тебя ударили первого, то ты уже понимаешь, что стоять и ждать, пока тебя ударят еще, не стоит. Нужно защищаться.
– А случалось ли вам дома, в семье, принимать такие принципиальные решения?
Нет, там у нас все по-другому происходит. Во-первых, я никогда не принимаю единоличные решения, я всегда принимаю их только вместе с семьей. У нас как-то все естественным образом получается.
– Вы перестали ставить танцевальные номера звездам шоу-бизнеса.
Исключение я сделал только для Аллы Борисовны Пугачевой.
– Да, мы об этом поговорим с вами. В одном интервью вы сказали, что постановка танцевальных номеров звездам шоу-бизнеса была стадия необходимая...
Вы знаете, при этом я не испытываю никакого негатива по отношению к этому периоду, я очень рад, что он был в моей жизни. Причина, по которой я сейчас этого не делаю – не потому, что я к этому как-то плохо отношусь, а потому что мне хочется заниматься чем-то еще. А что касается последнего опыта с Аллой Борисовной, это гораздо более интересно для меня, несмотря на все сложности, которые были на этом проекте, и несмотря на какой-то неограниченный лимит терпения, который я сам в себе обнаружил в связи с этим проектом. Но это гораздо более интересно, потому что это очень театрально. Очень часто, когда я, будучи коммерческим хореографом, работал со звездами, балет был необходимой составляющей, потому что иначе было не на что смотреть.
То есть артист, даже обладая замечательными вокальными данными, либо не обладал харизмой, либо у него не было в песенном материале того, что заставляло бы зрителя неотрывно, неотступно следить. Тут все по-другому. Речь идет о мастере, за которым интересно следить всегда. Алла Борисовна отлично бы справилась без балета, без декораций, без света – без всего. И, если появляется необходимость в хореографии, то это очень специфичная хореография, это необходимость, продиктованная видением самого артиста. Нам было гиперинтересно, но достаточно сложно нужно, потому хореографию нужно было создавать такую, которая была бы универсальна. Алла Борисовна могла в любой момент оказаться в любом месте сцены, но хореография все равно должна была быть связана с нею, она не могла быть сама по себе.
– Вы довольны результатом своего труда в данном случае?
Да, я доволен, потому что я уверен, что никто из тех хореографов, которые сейчас в нашей стране что-то делают, с этой задачей бы не справился. Они бы где-то на третьей-четвертой репетиции сломались.
– Стоп, вы же на пару с Аллой Духовой работали вроде бы, или нет?
Нет-нет, Алла, при всем моем безграничном уважении, к этому проекту не имела никакого отношения.
– По поводу периода, когда вы работали со звездами. Вы сказали, что это была стадия необходимая. Что имели в виду под необходимостью?
Я имел в виду, что для развития любого творческого человека, мне кажется, нужна стадия, когда он не столько набирает, сколько отдает, и проверяет себя на быстроту реакции. Это была колоссальная проверка на выносливость, на то, что я в хореографическом плане приобрел к этому моменту.
– В одной из ваших постановок – спектакле без слов с названием «Всюду жизнь» – занята ваша жена, Ника. При этом вы ее называете «директором вашей семьи». Легко ли она принимает вас в качестве режиссера, когда работает с вами как актриса?
Нет, не легко. Нелегко принимает, не всегда доверяет, и очень часто мы спорим на сцене – бывают разные случаи. Но мне нравится с ней работать, она интересная актриса. Человек архисложный, особенно в обстоятельствах работы. Но это стоит того, потому что работает она интересно. Ею просто невозможно управлять. Она, правда, часто мне говорит о том, что, «мол, помнишь ты вот так говорил» – ей важно побеждать в своих спорах со мной. Я говорю: «Да-да, конечно», она говорит: «А ты настаивал!», а я уже не помню, на чем я настаивал. Но я киваю, конечно же, соглашаюсь. Иногда приходится воевать, потому что мы с ней вместе работаем только во «Всюду жизнь», и она не самый легкий для меня партнер. Но наблюдать за ней на сцене мне всегда интересно и всегда нравится. Она человек эмоциональный, ей тяжело даются какие-то вещи. И, вообще, в ситуации спектакля ей тяжело, потому что она, с одной стороны, жена, а с другой стороны – актриса, и ей хочется, может быть, даже находить каких-то партнеров и соратников со стороны, против меня как-то консолидироваться. А как консолидироваться против своего собственного мужа? Это невозможно. Короче говоря, она в такой очень двойственной ситуации.
– Любопытно посмотреть на ваш совместный труд. Когда ближайший спектакль?
На наш совместный труд вы сможете в ближайшее время посмотреть 21 июня. Это очень интересный проект – Форум социальных инноваций регионов. Это благотворительный проект: все, что будет показано в рамках этого проекта, все деньги, которые будут собраны от продажи билетов, пойдут на благотворительные нужды, в благотворительные фонды. Можно найти информацию в интернете и приобрести билеты на наш спектакль «Всюду жизнь», который пройдет 21 июня на площадке Зеленого театра ВДНХ.
– Егор, Николай Цискаридзе – двоюродный брат Ники. Планируете вы что-то совместное сделать?
Это было бы сейчас сложно, потому что Ника (Николай Цискаридзе – прим. ред.) сейчас возглавляет Вагановское училище (Академию русского балета им. А. Я. Вагановой – прим. ред.) и весь погружен в эту работу. Ника – чрезвычайно сложный товарищ, равно как и я. Мне кажется, что Ника всегда ревновал ко мне Нику, потому что они познакомились раньше, чем я с ней, и очень крепко дружили. А тут вдруг в ее жизни появляется еще один друг, который потом становится еще к тому же и мужем. А Ника всегда был Никиным консильери (от итал. consigliere – «советник», «советчик»).
Он в этом плане по-хорошему эгоистичен, ему очень важно, что «вот это – мое». И он меня был вынужден принимать. Но, конечно же, не упускал случая время от времени в чем-то меня «ущипнуть». Какие-то очевидные вещи он во мне закреплял, говорил, что «да, небесталанный», в свойственной ему манере. Цискаридзе – гений, и гениям прощается очень многое. Я думаю, что Ника лучше, чем кто бы то ни было знает, что он не подарок. Мы работали с ним три раза, Бог троицу любит – и хватит. Ой, нет, даже не три – четыре. Мы многое что с ним делали.
– Однажды вы признались в неуважении к коллеге по танцевальному телепроекту, Мигелю, но ведь раньше вы дружили. Много ли у вас таких бывших друзей?
Нет, не много, но есть. Это, как правило, касается ситуаций, когда люди кардинально меняются. Ну вот мы, например, познакомились: ходим друг к другу на спектакли, обсуждаем их, как-то общаемся. И вдруг без какого-то объяснения причины или вообще без причины как таковой отношение ко мне кардинальным образом меняется. Не потому, что я это заслужил, поступил как-то некорректно; человек просто решает, что он должен поменяться. Он таким образом, я думаю, зарабатывает себе какие-то очки, и я не очень это понимаю. Ради Бога, это твой выбор – пожалуйста! Но мне-то не надо пускать пыль в глаза. Я-то тебя знаю еще таким, каким ты был – с огромной копной волос, полным надежд и желаний, гиперэмоциональным, как ребенок, не все умеющим в танцах, но пытающимся учиться. Вот ты такой мне был гораздо более симпатичен. И главное: дело не в симпатии, а в том, что я тебя таким знал и принимал – не нужно пытаться со мной показывать себя иным. Но это редко случается. Таких случаев крайне мало: человека три- четыре.
– В одном из отзывов на ваш спектакль написано: «Считаю время и деньги бездарно и бессмысленно потраченными». Что вы чувствуете, когда читаете такие слова?
А я не читал этих слов, поэтому я ничего не чувствую, это вы где-то нашли.
– Ну что чувствует художник, когда его ругают?
Вы знаете, возможно, я считаю время, которое я потратил на создание этого спектакля, бездарно потраченным на вот этого человека, потому что он ничего в этом спектакле не понял.
– Браво! Ну и последний вопрос. Что было бы, если бы вы отказались ставить юбилейное шоу Пугачевой?
Я бы, наверно, жалел и расстраивался, потому что я не уверен, что тот результат, к которому бы пришли, если бы это была не моя работа, мне бы самому понравился. Я уверен, что хореографом и режиссером в концерте Пугачевой может быть только сама Пугачева. Сказать, что я был хореографом на сто процентов, я не могу. Я был тем, кто постоянно предлагал, менял, снова предлагал. Получается, что ты не какой-то, прости Господи, «задрот», который уверен, что все, что он ни делает – это прекрасно, а человек, который может продолжать учиться.
– Была ли мысль отказаться?
Да, конечно, постоянно. Каждые три секунды возникала эта мысль. Алла Борисовна, правда, наверно, об этом не знает.
– Это все крутой нрав Аллы Борисовны!
Это испытание, безусловно.
– Давайте дорисуем ваш портрет ответами на блиц-вопросы. Итак, поехали. Без чего вы не можете жить?
Без кофе по утрам.
– Ваша настольная книга?
Это какая-то сказка, которую я постоянно покупаю детям и читаю до того, как прочесть им, или до того, как они начнут это читать.
– Что вам, как правило, говорят новые знакомые?
Что они выросли на «Петрове и Васечкине»...
– Ваш самый храбрый поступок в жизни?
Стать хореографом, потому что никаким образом ничто не предвещало этого. Все обстоятельства были всегда против, и я сам не мог предположить, что в этом возрасте я как хореограф могу состояться.
– При встрече с какой звездой вы чувствовали себя не в своей тарелке?
Константно – с Аллой Борисовной. Несмотря на полную ее доброжелательность.
– Ваше главное достижение в карьере?
Я надеюсь, что оно впереди.
– Что самое сложное в работе хореографа?
Для меня, наверное, самая большая проблема как хореографа – это сделать так, чтобы танцовщик не только на себя «надевал» движения, которые я ему показываю, но чтобы он смог точно передать манеру. Потому что моя хореография очень специфична; она либо работает, либо не работает. Она работает тогда, когда в ней преследуется актерская задача, и если этого не происходит, то хореография не играет – она становится пресной.
– Лучшее блюдо вашей жены?
Любое. Она – исключительная хозяйка. Что бы она ни делала, это – пять звезд.
– Что вы ели сегодня на завтрак?
Сегодня на завтрак я обошелся той самой классической чашкой кофе, но бывает разное. Самое простое из того, что бывает, это творог со сметаной. Это бутерброды, тосты, вкуснейшая яичница – в общем, все, что Ника готовит на завтрак.
– Ника все готовит?
Ну конечно. Я могу «Доширак» приготовить себе.
– Последний вопрос. Какую суперспособность вы бы себе выбрали, если бы могли?
Вы знаете, многие считают, что я добрый человек; по крайней мере, я доброжелательный. Но я знаю, что я бываю несдержан, вспыльчив и неприятен в своей раздражительности. Если бы это можно было убрать, заменить это какой-то незлобливостью, способностью не раздражаться... [Я хотел бы] принимать все не просто спокойнее – потому что многие спокойные люди просто безразличные, им все равно; а я завожусь, потому что мне не все равно, мне нужно настоять на своем, получить ответ. И это так глупо иногда бывает! Я не могу себя назвать глупым человеком, но выглядит это абсолютно глупо. Вот эту незлобливость как суперспособность я бы себе выбрал.