Ровно 180 лет назад, 22 сентября 1839 года, в Москве состоялась торжественная закладка храма Христа Спасителя. Это событие было приурочено к празднованию 25-летней годовщины окончания Отечественной войны 1812 года, поскольку храм должен был стать еще и памятником мужеству русского народа в борьбе с наполеоновским нашествием.
О том, почему в обществе царит такое неоднозначное отношение к этому храму, в интервью «МИР 24» рассказала ученый секретарь Свято-Филаретовского православного института, доктор филологических наук Юлия Балакшина.
– Юлия Валентиновна, как вы считаете, какую роль первый разрушенный большевиками храм играл в жизни русского общества?
Юлия Балакшина: Я живу в Петербурге, и поэтому храм Христа Спасителя я знаю как гость Москвы, а не изнутри московского пространства. Мое личное знакомство с этим храмом произошло еще в юности, до моего воцерковления. Я познакомилась с ним, читая мемуары Герцена «Былое и Думы». Во второй части книги есть эпизод, когда Герцен встречается в Вятке с Витбергом, сосланным туда по обвинению в растратах при строительстве храма Христа Спасителя. (Александр Витберг – российский архитектор шведского происхождения, автор первого проекта храма Христа Спасителя на Воробьевых горах – прим. ред.).
Герцен пересказывает архитектурно-богословскую идею «колоссального, исполненного религиозной поэзии» храма, предложенную Витбергом и отразившую как мистические настроения эпохи в целом, так и масонские взгляды архитектора.
«Нижний храм, иссеченный в горе, имел форму параллелограмма, гроба, тела; его наружность представляла тяжелый портал, поддерживаемый почти египетскими колоннами; он пропадал в горе, в дикой, необработанной природе... В этой крипте должны были покоиться все герои, павшие в 1812 году...
На этом гробе, на этом кладбище разбрасывался во все стороны равноконечный греческий крест второго храма, – храма распростертых рук, жизни, страданий, труда… Внутри этого храма были вся евангельская история и история апостольских деяний.
Над ним, венчая его, оканчивая и заключая, был третий храм в виде ротонды. Этот храм, ярко освещенный, был храм духа, невозмущаемого покоя, вечности, выражавшейся кольцеобразным его планом…», – пишет Герцен.
Этот грандиозный храм должен был быть построен в самом красивом и высоком месте Москвы – на Воробьевых горах, откуда началось отступление войск Наполеона. Идея и судьба Витберга поразили воображение Герцена, а через него – и мое читательское воображение. И только потом я совместила в своем сознании, что грандиозный храм, описанный Герценом, и странная «дымящаяся лужа» в центре Москвы – бассейн «Москва» – это разные вехи судьбы одного и того же храма.
Для Герцена история неосуществленного проекта Витберга символична. С одной стороны, это символ творческого величия человека, способного создавать столь смелые, одушевленные, насыщенные поэзией и смыслом проекты. А с другой – символ деспотической государственной власти, которая не дает человеческому таланту возможности воплотить эти прекрасные идеи.
Сама возможность строить такие грандиозные храмы появилась только в константиновскую эпоху, благодаря симфонии церкви и государства. У самой церкви не было бы средств, да и необходимости финансировать столь грандиозные проекты, как храм Святой Софии в Константинополе, Исаакиевский собор в Петербурге или храм Христа Спасителя. Поэтому такие храмы всегда воспринимались не только как символ величия церкви и торжества христианства, но и как символ государственной, имперской мощи.
Еще до своего появления храм Христа Спасителя, задуманный как символ победы русской армии над Наполеоном, оказался обречен на символическое существование. В разные эпохи своего бытия он обретал разные смыслы, причем далеко не всегда связанные с жизнью церкви.
– Именно поэтому до сих пор в обществе царит такое неоднозначное отношение к храму Христа Спасителя?
Ю.Б.: Да, этот храм все время пытались сделать имперским символом. И поражает то, что отношение к нему было примерно одинаковым что во времена русских императоров, что во времена советской власти. Характерно, что для строительства Дворца Советов было выбрано именно место, где стоял храм Христа Спасителя. 2 июня 1931 года по личному распоряжению Сталина собор был предназначен к сносу для строительства на его месте «главного здания страны». Это «главное здание» опять должно было быть чем-то чрезвычайно грандиозным, поражающим воображение не только жителей этой страны, но и всего мира. Дворец Советов – «вавилонская башня» высотой 415 метров, и сверху –памятник Ленину! Это, конечно, тоже попытка кому-то что-то доказать.
История строительства «храма» новой богоборческой религии (архитектор – Борис Иофан) почти зеркально повторила историю проекта Витберга: конкурсы, споры, подготовительные работы, полет творческого воображения, миллионные бюджеты, и…
Вместо мечты Витберга появилось тяжеловатое, малопоэтичное сооружение Константина Тона, любимого архитектора императора Николая I. Слегка русифицированный по своим архитектурным формам храм, по едкому замечанию художника Василия Верещагина, был «прямым воспроизведением знаменитого Тадж-Махала в городе Агра». А место Дворца Советов вообще занял открытый бассейн «Москва».
Так что, если продолжать размышления о символической судьбе храма Христа Спасителя, можно сказать, что он стал символом необоснованности имперских претензий, и, может быть, шире – образом человеческого творчества, оторвавшегося от своих божественных истоков и даже восставшего против них. Вспомним строки Николая Гумилева:
«Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет…».
– Но ведь нельзя сказать, что в храме Христа Спасителя был выхолощен основной смысл любого храма? В нем всегда был и есть приход, идет богослужебная жизнь.
Ю.Б.: Да, и для меня это принципиально важно. Есть замечательная русская пословица: «Бог не в бревнах, а в ребрах». И этот храм в непростые периоды своей жизни действительно явил настоящую церковную общность. Особенно это было заметно в ситуации, которая сложилась в приходе храма Христа Спасителя сразу после революции. Ведь в чем была коллизия? В том, что такой огромный храм не может существовать на средства верующих. Он требует государственных дотаций даже спустя годы после того, как он сооружен.
Схожую проблему в наше время пришлось решать в связи с Исаакиевским собором. Когда обсуждался вопрос о передаче его Русской православной церкви, много говорилось о том, что церковь не в силах такой большой храм содержать, у нее просто не хватит средств. И все равно придется просить помощи у государства.
После революции, когда государство отказалось содержать любые храмы, верующие взяли храм Христа Спасителя на свое обеспечение. Было создано Братство храма Христа Спасителя, которое собирало средства на его содержание, в том числе члены братства пытались их зарабатывать: проводили экскурсии, устраивали концерты, собирали пожертвования. Церковь пыталась доказать, что она может отвечать за то имущество, которое ей принадлежит.
И более того, это Братство храма Христа Спасителя было не просто способом сбора средств, оно ставило перед собой церковные задачи. В его уставе есть совершенно замечательный пункт: «Любить друг друга живою во Христе любовью, оказывая взаимную поддержку словом утешения, советом мудрости и делом материальной помощи». А ведь когда внутри храма есть настоящая церковная жизнь, то храм становится тем самым, чем он должен быть на самом деле. И для храма Христа Спасителя, как для любого другого храма, такая судьба не заказана: очень важно, чтобы внутри была настоящая церковная община и отношения христианской любви.
Нельзя не упомянуть, что в самые трудные послереволюционные годы ключарем храма Христа Спасителя был протоиерей Александр Хотовицкий, один из ближайших помощников патриарха Тихона, погибший в 1937 году. В этом храме 5 (18) ноября 1917 года старец Зосимовой пустыни Алексий (Соловьев) вытащил записку с именем Московского митрополита Тихона (Беллавина) – одного их трех кандидатов на патриарший престол. Так что в храме служили весьма достойные люди, и происходили духовно важные для нашей церкви события.
Знаю, что и сейчас в храме есть живая и деятельная община. Мне трудно сказать, насколько это определяет жизнь Москвы, но своя приходская жизнь в этом храме есть.
– Почему же такое спорное отношение к современному заново отстроенному храму царит в обществе? Почему существует недоверие и нет искреннего, горячего принятия?
Ю.Б.: Идеи восстановления этого храма начали бродить в умах людей едва ли не раньше праздника 1000-летия Крещения Руси, еще в доперестроечную эпоху. И тогда он опять стал восприниматься как символ, но только символ покаяния.
Русский поэт и писатель Владимир Солоухин, который горячо выступал за восстановление храма Христа Спасителя, говорил о том, что восстановление этого храм будет знаменовать собой возвращение к нормальному пути развития России, который мы потеряли в 1917 году. Ведь покаяние – это именно исправление пути и возвращение к Отцу. Среди инициаторов восстановления храма были весьма достойные люди: композитор Георгий Свиридов, писатель Валентин Распутин.
Был проведен референдум, и большинство москвичей проголосовало за восстановление храма Христа Спасителя. На судьбе этого храма сказался общий порыв к покаянию и обретению веры, который наш народ переживал в девяностые годы. Идея была простой: восстановление храма, в котором был избран патриарх, должно было ознаменовать возвращение России на путь христианской жизни.
Но прекрасная идея опять оказалась далека от воплощения. Необходимо было, чтобы вера укоренилась в человеческих сердцах, стала основанием жизни. А это происходило очень медленно.
И противоречивое отношение к храму Христа Спасителя, которое есть у людей сегодня, знаменует собой то, что покаяние отчасти тоже осталось только символом. Оно не стало внутренним делом людей, не привело к открытию новых источников и смыслов жизни страны, народа, каждого отдельного человека. Получается, что знак покаяния есть, а есть ли само покаяние – это большой вопрос. Иначе этот храм не вызывал бы такого внутреннего сопротивления в обществе.
Если идея покаяния воплощается в некоем внешнем объекте, но не становится частью человеческого сердца, покаяние не приносит добрых плодов. И, может быть, нелепый панк-молебен, который произошел в этом храме и не добавил ему положительной репутации, – это своего рода бунт против овнешнения, символизации, которая иногда имеет место в нашей церкви.
– Почему так упорно раз за разом возникают попытки опорочить храм, например, обвинить его в коммерческой деятельности? Ведь церковь постоянно вынуждают оправдываться и опровергать слухи и нападки!
Ю.Б.: Дело в том, что есть сам храм, а есть помещения, находящиеся под храмом. Они принадлежат двум разным субъектам – приходу Русской православной церкви и фонду храма Христа Спасителя – это две разные организации, которые друг от друга не зависят.
Институт, в котором я преподаю, иногда проводит в храме Христа Спасителя выставки, презентации книг, встречи. Мы на собственном опыте убедились, что приход может предоставить только совсем небольшие помещения наверху. А чтобы попасть вниз, во все эти торжественные и парадные залы, нужно обратиться в фонд и заплатить огромные деньги, которых у православного института просто нет. К сожалению, люди не знают о том, что это два разных субъекта, и воспринимают храм как нечто единое.
Но дело не только в этом. В обществе сегодня все чаще проявляется негативное отношение в церкви вообще. Потому что кредит доверия, который был дан церкви в начале девяностых и на волне которого люди проголосовали за восстановление храма Христа Спасителя, сейчас почти растрачен. Прошло время, и те механизмы, которые естественным образом действовали в девяностых, себя исчерпали. Тогда церковь казалась единственным самобытным институтом, сохранившим себя в годы советской власти, соединяющим нас с той, еще не поруганной Россией. Сейчас многим так уже не кажется. И церкви нужно находить новые основания для доверия. Тем более, что есть силы, которые хотели бы дискредитации церкви. Это и межрелигиозные, и внутриполитические силы. Поток публикаций, выставляющих церковь не в лучшем свете, в наших СМИ не иссякает.
Главная причина критики – обновление союза церкви и государства. Конечно, основания этого союза совсем иные, чем в константиновскую эпоху, когда и сам император, и все подданные исповедовали христианскую веру. Часто сегодня государство пытается использовать церковь в политических целях, но люди редко разбираются в нюансах церковно-государственных отношений.
Они обращают внимание на то, что среди жертвователей на памятных досках в храме Христа Спасителя на первом месте стоят имена первого президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина и бывшего мэра Москвы Ю.М. Лужкова, справедливо полагая, что жертвовали они деньги не совсем из личного кармана.
Для многих сегодня храм Христа Спасителя – это снова символ симфонии церкви и государства. А мы все-таки живем в эпоху, когда близкие отношения государства и церкви были разорваны. Константиновская эпоха закончилась. Наступило время других храмов. Если церковь хочет быть свободной, ей нужно учиться жить, опираясь только на саму себя. А значит, и храмы будут поменьше и поскромнее.
– Сохранилась ли в современном храме задумка сделать его памятником в честь победы над Наполеоном? Как она реализована?
Ю.Б.: В нижнем коридоре храма помещены в хронологическом порядке на мраморных досках описания 71 сражения, прошедшего на территории России в 1812 году, и 87 заграничных сражений с участием русской армии. Выбиты имена убитых и раненых в этих сражениях офицеров и общее число выбывших из строя нижних чинов. В том же коридоре можно прочитать тексты царских манифестов, изданные в связи с войной 1812 года.
Сегодня это воспринимается как музейная часть храмового пространства, как дань памяти изначальной идее храма. Но мне хочется подчеркнуть, что эпоха войны 1812 года – это время особой национальной бодрости и национального единства, время пробуждения национального самосознания. И, может быть, неслучайно именно этот храм был восстановлен в центре столицы России.
Несколько лет подряд под праздник Преображения Господня вместе в Преображенским братством мне доводилось бывать на богослужениях в храме Христа Спасителя. Когда я поднималась по его высоким ступенькам, меня не покидало ощущение, что я вступаю в историческое время и пространство, в котором сошлись силовые и проблемные линии нашей истории. И очень важно, чтобы в этом храме звучала горячая братская молитва, чтобы символизм жизни преодолевался реальностью наших отношений с Богом и друг с другом, чтобы мы заново учились «любить друг друга живою во Христе любовью».