В 1968 году одним из лидеров советского кинопроката стала картина «Вий» – экранизация мистической повести Николая Васильевича Гоголя с Леонидом Куравлевым и Натальей Варлей в главных ролях. Этот фильм стал одним из лучших примеров отечественных хорроров по многим причинам, однако «Вий» – это не просто ужастик, созданный для выжимания из зрителя адреналина. О чем же предупреждал Гоголь?
Смотрите фильм «Вий» в пятницу, 11 марта, в 17.25 и в воскресенье, 13 марта, в 7.30 на телеканале «МИР».
По сюжету трое киевских семинаристов-бурсаков на время летних каникул отправляются на заработки. Они сходят с дороги, чтобы выпросить еды в каком-нибудь встречном хуторе, их резко накрывает непроглядно-темная ночь. Поминая чертей, герои лишь по лаю собаки выходят на одинокий хуторок, состоящий всего из пары домов. Старуха, хозяйка одной из хат, соглашается дать им ночлег. Она оказывается ведьмой, околдовывает философа и скачет на нем верхом по полям, как на коне. Хома вспоминает все молитвы и заклинания, которые знает, и берет верх. Он подбирает полено и избивает ведьму почти до смерти. Тут мерзкая старуха превращается в прекрасную панночку, а Брут убегает. Отец ведьмы добивается того, что именно Хоме приходится отпевать умершую – три ночи должен читать бедный семинарист молитвы над ее гробом, после чего будет свободен и получит щедрое вознаграждение. Но Брут не выдерживает сатанинских искушений и погибает.
«Вий» входит в сборник «Миргород», написанный Гоголем в его самом плодотворном 1835 году. Всего в нем четыре истории: «Старосветские помещики», «Тарас Бульба», «Вий» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Казалось бы, все они совершенно разные: тут и вариация на тему идиллии, и героический эпос, и романтическая фантастика, и бытовая комедия. Но похоже, что набор и хронология повестей не случайны. Гоголь зашифровал в сборнике отсылку к античному и похожему древнеримскому мифу о золотом, серебряном, бронзовом и железном веке существования человечества.
Итак, сначала был золотой век – время, когда не было времен года, старости, войн и болезней, земля беспрестанно цвела и плодоносила, а люди жили в гармонии с миром. Затем следовал серебряный век. Земля по-прежнему давала много плодов, все еще не было болезней, но появились времена года и старость. Это то, что мы видим в «Старосветских помещиках». Затем шел бронзовый век – век гордых, мужественных и свирепых людей, способных на подвиг. Это – «Тарас Бульба».
«Вий» – это наступление железного века. Его первый признак – оскудение человеческой натуры. Люди становятся мелочными и бесчестными, в мире исчезают истина, верность и стыд. На уровень личности трех семинаристов в повести намекают уже их имена: богослова зовут Халява, ритора – Тиберий Горобец. Тиберий – это имя римского императора, при котором был распят Иисус Христос, горобец – воробей. Главного героя, философа, зовут Хома Брут. Хома – это вариант имени Фома, отсылающий к апостолу Фоме, Брут же – предатель. Все трое, хоть и учатся в семинарии, о высоком не задумываются, их волнуют только мелкобытовые вопросы, в основном, чтобы поесть, выпить и покурить. Они не могут пройти мимо того, что плохо лежит, чтобы не украсть, крадут даже друг у друга. Примерно в том же духе описываются все встречные казаки: «У нас есть на селе казак Шептун. Хороший казак! Он любит иногда украсть и соврать без всякой нужды, но... хороший казак».
Философа не выбивает из его системы ценностей даже прямое попадание в потусторонний мир. После безумной ночи с ведьмой, когда он скакал над землей и видел русалку, семинаристу логичнее было бы отправиться в храм, но он, как обычно, отправляется искать еду, затем сходится с молодой вдовой на рынке и получает от нее не только обильный обед и что-то еще в маленьком глиняном домике посреди вишневого сада, а еще и деньги, на которые в тот же вечер пьянствует в кабаке. На следующий день после жуткого происшествия Хома почти забывает о ведьме.
Последняя история сборника – «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» – подтверждает приход железного века. Люди вконец измельчали и потеряли смысл жизни, характерный признак этого времени – раздоры, охватывающие человечество. В данном случае – беспощадная вражда из-за «оскорбления» гусаком. В мире без бога, по мнению Гоголя, зло побеждает, ведь свято место пусто не бывает. Недаром герои «Вия», даже ректор семинарии, так часто чертыхаются, а церковь – заброшена:
«Церковь деревянная, почерневшая, убранная зеленым мохом, с тремя конусообразными куполами, уныло стояла почти на краю села. Заметно было, что в ней давно уже не отправлялось никакого служения». В противовес стоящей на краю села и никому не нужной церкви – процветающая кухня сотникового дома, место крайне популярное: кухня эта «была что-то похожее на клуб, куда стекалось все, что ни обитало во дворе, считая в это число и собак, приходивших с машущими хвостами к самым дверям за костями и помоями. Куда бы кто ни был посылаем и по какой бы то ни было надобности, он всегда прежде заходил на кухню, чтобы отдохнуть хоть минуту на лавке и выкурить люльку. Все холостяки, жившие в доме, щеголявшие в казацких свитках, лежали здесь почти целый день на лавке, под лавкою, на печке – одним словом, где только можно было сыскать удобное место для лежания».
Всю жизнь Гоголь собирал малороссийский фольклор, на основе которого были написаны «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Вий». Главный демон, по имени которого названа повесть, в восточнославянской мифологии – бес с огромными веками и ресницами. По-украински ресница – «вія». Он не может сам поднять веки, ему поднимают их вилами помощники, и тогда он убивает взглядом. Однако в том виде, в котором он описывается в повести, он считается гоголевским персонажем.
– Подымите мне веки: не вижу! – сказал подземным голосом Вий – и все сонмище кинулось подымать ему веки.
«Не гляди!» – шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул.
– Вот он! – закричал Вий и уставил на него железный палец. И все, сколько ни было, кинулись на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха.
По Гоголю, важно не смотреть на грех, чтобы не дать ему дорогу в свою душу. Нечисть не видела Брута, пока он сам не посмотрел на нее вопреки внутреннему голосу, в итоге философ погиб за минуту до спасительного крика петуха. Если в начале творчества Гоголя черт у него – фольклорный элемент с рожками и хвостом, за который можно ухватиться, то со временем он принимает иные, более страшные формы. Вот что писал Гоголь в вошедшей в петербургский сборник «Арабески» повести «Портрет»: «Дивись, сын мой, ужасному могуществу беса. Он во все силится проникнуть: в наши дела, в наши мысли и даже в самое вдохновение художника. Бесчисленны будут жертвы этого адского духа, живущего невидимо, без образа на земле. Это тот черный дух, который врывается к нам даже в минуты самых чистых и святых помышлений».
Понять произведения Гоголя вне религиозного контекста вообще невозможно, он грезил не столько о социальной справедливости, сколько о духовном возрождении. Если в молодости писатель увлекался скорее мистицизмом, то со временем его религиозные искания обрели самый серьезный характер. Ведь и в «Мертвых душах» он изобразил не просто ополоумевших от безделья помещиков, а степени нравственной деградации человека. Гоголь мечтал «устремить все общество к прекрасному», считал, что должен сделать нечто большее, великое, собственное мессианство стало его идеей фикс. Нравоучительные и высокопарно-назидательные письма вызывали раздражение у его друзей и спонсоров, за чей счет в основном и жил Гоголь, но те терпели несносный характер писателя, понимая меру его таланта. Однако Гоголю не удалось найти и показать путь возрождения, второй том «Мертвых душ», как известно, был сожжен, писатель погрузился в глубокую депрессию.
Гоголь прожил всего 42 года, удивительный факт, но описание умершего Николая Васильевича перекликается с его описанием панночки в «Вие»:
«...Хома отворотился и хотел отойти от гроба, но, по странному любопытству, не утерпел и взглянул на нее. Резкая красота усопшей показалась ему страшною... В ее чертах ничего не было тусклого, мутного, умершего; оно было живо, и философу казалось, как будто она глядит на него закрытыми глазами. Ему даже показалось, как будто из-под ресницы правого глаза ее покатилась слеза».
А вот как описывал облик Николая Васильевича мастер-скульптор Николай Рамазанов, делавший посмертный слепок с лица писателя: «Когда я подошел к телу Гоголя, он не казался мне мертвым. Улыбка рта и не совсем закрытый правый глаз его породили во мне мысль о летаргическом сне, так что я не вдруг решился снять маску; но приготовленный гроб, в который должны были положить в тот же вечер его тело, наконец, беспрестанно прибывавшая толпа желавших проститься с дорогим покойником заставили меня и моего старика, указывавшего на следы разрушения, поспешить со снятием маски, после чего со слугой-мальчиком Гоголя мы очистили лицо и волосы от алебастра и закрыли правый глаз, который, при всех наших усилиях, казалось, хотел еще глядеть на здешний мир, тогда как душа умершего была далеко от земли».
Философ Василий Розанов называл язык Гоголя мертвым, и героев – статичными, считал его зловещий смех издевательством над народом, однако после революции 1917 года он писал: «Я всю жизнь боролся и ненавидел Гоголя и в 62 года думаю: «Ты победил меня, ужасный хохол!».
Читайте также: