Когда началась война, мальчику Яше было девять лет. Отец заведовал хлебным магазином. В семье ждали прибавления. Все изменилось за один день. Приказ полевого коменданта: все евреи должны отправиться в гетто. Яшина мама взяла с собой самое необходимое: не могла нести тяжелые вещи, была уже на девятом месяце беременности. Поселили их в бывшем детском саду. В одной комнате было больше десяти семей. Спать приходилось на детских столиках. Тем узникам гетто, которые работали на заводе, давали баланду. Если кто-то владел ремеслом, выкручивались, как могли. От голодной смерти в гетто некоторых спасла как раз профессия.
«У нас сосед работал на мыловаренном заводе. Ему удавалось вытаскивать полкуска мыла, четверть куска мыла. А кусочек мыла в то время дорогого очень стоил. Вот его обменивали, например, на картошку. Кто-то тащил подметки, кто-то еще что» – вспоминает Яков Кравчинский.
Мама Яши брала в долг картошку, готовила из нее еду и продавала тем, у кого были хоть какие-то деньги. Иногда кусочек оставляла себе. И тогда Яша ел. Это был настоящий праздник для ребенка. Уже в гетто у Яши родился братик. Когда рабочие колонны рано утром в Минске уходили на заводы и фабрики, нацисты устраивали погромы: убивали женщин, стариков и детей. Во время одной такой «зачистки» годовалый брат Якова погиб. Семья пряталась в «малине» – специальном схроне – за жестяной дверью.
«Двадцать восемь-двадцать девять градусов температура. И представляете – под жестью этой? Мы молчали, а ему год – что объяснишь. Он начал плакать, мать пыталась грудь приложить. Он начал очень сильно сопеть. Кто-то из тех, кто стоял рядом, положил ребенку руку на лицо. Когда немецкие солдаты ушли, брат уже не дышал. Ему был год и три дня», – рассказывает Яков Кравчинский.
Этот погром длился четыре дня. Потом приехала телега из юденрата. Туда собирали трупы. Где точно похоронен брат, Яков Кравчинский не знает. Говорят, что общие могилы для погибших из гетто копали в районе еврейского кладбища в Минске.
Погромы нацисты устраивали регулярно, людей в гетто становилось все меньше. Однажды пришел связной из партизанского отряда. Мама Якова попросила, чтобы тот и вывел. Связной согласился только при одном условии: сына она должна оставить в Минске, ребенок будет отставать и помешает побегу. Мама решила вместе с сыном идти следом за теми, кто решил сбежать.
«Там молодежь, в основном, была. Мы их очень быстро потеряли. За нами тоже шли люди. Мы проскочили. Это удивительно. В партизанском отряде, куда мы пришли, не могли поверить. Даже с проводниками, люди шли к ним по двое суток. А мы самостоятельно смогли добраться за одни сутки», – вспоминает Владимир Владимирович.
В партизанском отряде им рассказали, что Яша и мама разминулись с отцом на пару часов. Отец Яши сначала сбежал из лагеря военнопленных, стал опытным подрывником. Сперва – был в еврейском подполье, потом воевал в партизанском отряде. Отец Владимира не поверил, что его семья жива. В четырехдневном погроме выжить женщине с ребёнком невозможно.
«Он «облаял» этого посыльного. Чуть не пристрелил. Думал, тот так шутит. А потом немного успокоился и решил проверить, кто это такие», – рассказывает Яков Кравчинский.
В годы войны в Беларуси погибло больше восьмисот тысяч евреев. Историческая мастерская – один из немногих уцелевших домов минского гетто. Яков Кравчинский здесь частый гость. Приходит рассказать молодежи о событиях тех лет. На стенах – имена тех, кому не удалось выжить и фото военного времени. Рядом – та самая колючая проволока, которая врезалась в память маленькому Яше так сильно, что уже взрослый Владимир спустя столько лет ее не может забыть.
Подробнее в сюжете: Мировой сюжет