Игорь Бышнев – известный в своей области человек. Биолог по образованию, кандидат биологических наук, от науки он ушел в документальное кино, а точнее – в анималистику. Когда по телевизору мы в мельчайших подробностях наблюдаем, как в бурной реке медведь лапой вылавливает распухшую от икры рыбу, как светятся в темных глубинах морские ангелы или как спариваются трубкозубы, мы, как правило, не задумываемся, что эти кадры получены благодаря сложному, требующему предельного терпения труду операторов-анималистов. Чтобы заснять нужный момент, им нередко приходится сутками сидеть «в засаде». Бышнев не только посвятил анималистике жизнь, но и привлек к этому занятию обоих своих сыновей – Илью и Никиту. Маленькая белорусская киностудия заработала себе хорошую репутацию: в послужном списке – каналы National Geographic и Discovery, европейские телеканалы, заказы от Российского географического общества.
В преддверии выхода передачи о животных «Все как у людей» на телеканале «Мир» мы поговорили с Игорем Бышневым о встрече с дикими волками, о животных в белорусской чернобыльской зоне отчуждения и о том, почему анималистическая видеосъемка честнее фотографии.
Смотрите премьеру программы «Все как у людей» 21 ноября 8:10 на телеканале «МИР».
Почему в свое время вы пошли учиться на биофак, а не на кинооператора?
– Весь опыт моей школьной жизни говорил о том, что я должен каким-то образом быть связан с животным миром, с природой. Меня готовили математиком, у меня получалось, я выигрывал на олимпиадах, но к девятому классу понял, что это не мое. А мое – это был другой мир, который начинался после школы. Меня воспитывала мама, но был потрясающий старший брат – Сергей, который был для меня всем. Он на четыре года старше, но тем не менее не отпихивал меня, мы зачитывались книжками про путешествия, про походы. У нас было ружье, были охотничьи собаки, мы не имели права на охотничий билет, но брат немножко охотился – строго по всем правилам. Мы путешествовали, ставили костры, которые горели всю ночь, шли без палатки и делали лабазы, засидки, укрытия для наблюдения за животными. Было безумно интересно. Потом уже «фотоохотились». Я не знал, кем я буду, но знал, что мне нужно общение с животными. Поступил на биофак в БГУ и сразу же попал к очень хорошему учителю – Леониду Павловичу Шклярову, он был орнитолог. И мы уже на первом курсе совершили первые экспедиции на Полесье. Для меня это было потрясающее открытие.
Говорят, что один оператор из ста может снимать природу – в чем сложность именно этой специализации?
– Был такой известнейший эстонский анималист Рейн Маран, он как-то говорил мне, что, когда преподавал в Таллине, через него проходили сотни людей, и только один-два могли снимать природу. Наверное, человек должен совмещать в себе больше, чем просто кинооператор. Очень многие приходят в анималистику из биологии. Нужно любить и знать природу, знать и любить кино. И есть два пути в съемку природы: через кино или через биологию. У меня сначала была наука, 14-летний путь орнитолога в Березинском биосферном заповеднике, параллельно – фотоанималистика, а потом кино. В 1999 году вышел первый серьезный профессиональный фильм «Мир вертлявой камышевки», в котором я выступал не в качестве режиссера, а научным консультантом и сценаристом.
Съемки животных мало никогда не бывает, потому что нужно дождаться уникального момента: когда зверь моргнет, улыбнется или что-то еще сделает. Потому что просто стоящий зверь уже не интересен. Тут должно быть терпение, нужно сидеть в засидке и ждать. Мой младший сын Илья в этом году окончил операторский факультет, он единственный у нас в команде теперь имеет профессиональное кинообразование. Так вот он четыре ночи просидел около места, куда приходят выдры, бобры и енотовидные собаки. Две ночи были удачные, он очень много заснял зверей, а третью ночь просидел и не увидел вообще никого, только вдалеке разговаривали лисы – хоть это записал. Представьте, +1 градус, с восьми вечера до четырех утра просидеть неподвижно и без результата... Есть люди, которым это нравится.
Исследования последних лет показывают, что даже во льду на вершине Эвереста есть химические соединения из бытовой химии. Вы много путешествуете, по вашему опыту, дикая природа еще существует, или следы человека видны везде невооруженным взглядом?
– Есть, если не считать того, что в космосе летает – от этого никуда не укрыться. А так – есть, и это наш шанс. Был период, когда мы очень много работали и снимали в чернобыльской зоне, снимали первый фильм после катастрофы. Раньше на это никто не обращал внимания, а Чернобыль дал возможность посмотреть, как очищается природа без человека, несмотря на то, что там радиация. Это было поразительно. Главный вывод в том, что мы не нужны этой планете, без нас она очистится очень быстро, и будет все красиво и хорошо. Но это не тот выход, который нам интересен.
Поэтому лично мне интересно фиксировать то, что говорит о возможности человечества жить в гармонии с природой. Это возможно, есть такие места – в первую очередь, конечно, заповедные территории. Людям, которые годами живут там и работают, низкий поклон. Когда видишь, что эти люди существуют, они не безразличны, они изучают, охраняют, и благодаря этому природа живет по своим законам, практически дикая, – это здорово.
Какие у вас ощущения от Полесского радиационно-экологического заповедника?
– Мы начали снимать там лет 15 назад, сначала сериал «Чернобыльские джунгли» из семи серий. Потом были «Радиоактивные волки Чернобыля», заказанные уже для европейских телекомпаний. Это был совместный проект для Австрии, Германии, Беларуси и США. Он оказался достаточно успешным, я был главным оператором. Проект получил природного «Оскара» – в 2011 году он победил в крупнейшем в мире фестивале природного кино Jackson Hole Wildlife Film Festival в номинации «ландшафты дикой природы».
Немного есть таких вещей, которые потрясают, переворачивают полностью. Для меня такой территорией стала чернобыльская зона, единение несоединимых ощущений: и боль, и страх, и восхищение красотой, и удивление. Там нельзя просто сидеть и пить чай, как мы любим, потому что радиация, время там предполагает другие задачи. После первой поездки я долго приходил в себя.
Сначала там расплодилось много копытных, потом много волков, все саморегулируется на каком-то грамотном природном уровне. Даже в заповеднике «Беловежская пуща» есть человек – регулятор, который регулирует численность волков и зубров. А в Чернобыле этим никто не занимается, там настоящий заповедник. Десять-пятнадцать лет – и все вошло в норму. Там красивые звери, потому что микроэволюционные процессы действуют очень быстро. Наверняка, встречаются аномалии, но они не выживают в условиях конкуренции.
Среди животных у вас есть любимые «модели», кого вам особенно нравится снимать?
– Я очень люблю волков и снял много фильмов про них. И каждый раз они какие-то новые, непредсказуемые. Но я не выделяю определенных животных, мне интересно все. Даже воробья интересно снимать. Раньше я много фотографировал, но, когда открыл возможность наблюдать за поведением зверей через видеокамеру, понял, что это то, что нужно. Фотография иногда обманывает, непонятно, что там происходит с животным. Бывает, что фотографы-анималисты достаточно жестко поступают. Однажды видел шикарную фотографию зайца, которого, оказывается, загоняли снегоходами. В кино обмануть невозможно, должно быть доверие, а при доверии всегда находишь что-то замечательное, смешное, интересное.
На какие ухищрения вам приходилось идти, чтобы снять животное?
– Здесь нужно знание биологии, поведения животных, просто так не получится. Нужно понимать, как их обхитрить или заслужить их доверие. А каждый вид имеет свою специфику. Самое простое – когда есть норы, гнезда, в остальных случаях начинаешь придумывать ухищрения. Сейчас мы делаем ночные съемки и выкладываем угощение. Для выдры – это рыба, для бобров – яблоки, для енотовидной собаки – кусочки мяса. Они привыкают и приходят, но не сразу. Думаем, как сделать так, чтобы снять рыбалку выдры – это должен быть какой-то садок с живой рыбой. Так снимают орланов днем, но ночью сложнее. Попытаемся сделать так, чтобы выдра знала, что здесь можно порыбачить, а мы уже будем поджидать. Кроме того, мы специально готовим записи голосов, какие-то звуки отпугивают, какие-то привлекают, это замечательный способ общения с дикими животными.
Однажды в тундре снимали куликов – фифи. Однодневные птенчики – само очарование. Самостоятельные, шустрые. Есть прием, как их снять всех вместе. Собираешь и накрываешь ладонью. Птенцы, согревшись, затихают на минутку. Руки раскрываешь – и можно снимать. Лежу на земле, вожусь, ладонями прикрываю малышей… Тут свист – и прямо к моим рукам подходит фифи-мама, крошечная и героическая. Меня для нее нет, нет чудища-великана, только птенцы. Прямо на моих руках она усаживается на птенцов и греет их. Сердце матери…
К съемке волков нужно готовиться, зверь не должен знать, что человек рядом. Я раньше думал, что они устраивают свои логова в самых глухих местах. Когда я поработал с волчатниками, оказывалось, что место действительно должно быть дремучее, но всегда недалеко от тех дорог, где ходят люди. Волки всегда контролируют наше перемещение по их территории. Незримо, мы их не видим, а они за нами следят. Кстати, таким образом за три дня дважды в Калмыкии мы сняли волков, это была фантастика. Мы хотели снять сайгаков, осматривали территорию. Приехали, Илья сказал: «Я не поеду с вами, лучше здесь посижу». Открытая степь, день, вокруг никого, ничего. Ну, сиди. Поехали, вернулись через час, а он волка снял. Волк услышал и пошел посмотреть, что здесь делала машина, а там сидит оператор. На следующий день сайгаки, на удивление, легли отдыхать прямо рядом с засидкой. Но раньше их пришел волк – проверил, кто здесь побывал.
Встреча с диким волком – это же опасно?
– Это абсолютно не опасно. Опасно ходить по городу ночью. На самом деле, наши лучшие черты – это то, что есть в природе. Она предсказуема, естественна, эмоциональна. Исключения, типа зверей-людоедов, – это какие-то отклонения психики либо матери-медведицы, которые защищают медвежат. Но и это происходит лишь тогда, если ты подходишь близко, то есть сам первый провоцируешь. Ведь нельзя, скажем, забраться в жерло действующего вулкана и не обжечься. Если постоянно провоцировать акул, электрических скатов, ядовитых змей – можно «сгореть»…
За что вы любите животных, вы считаете их лучше людей?
– Любят просто так ведь. Ни за что. Когда нечто пушистое и глазастое, не спрашивая разрешения, забирается на тебя, это невозможно не любить… Хотя лично мне глубоко симпатичны и лягушки, и пауки, и змеи. Они другие. Но они ненавязчиво показывают нам, какими можем быть мы. Животные раскрывают в человеке самые лучшие человеческие качества.
Два раза нам пришлось наблюдать, как зубрица оплакивает смерть своего малыша – сутками не отходит от него, пытается поднять на ноги, облизывает, как живого. И плачет… А зубриное стадо каждый день подходит к этому месту и молча стоит рядом с зубрицей и мертвым зубренком.
Что вы снимали для передачи «Все как у людей»?
– Яблочные гурманы, или, как накрыть стол для бобров. Когда звучит флейта черного дрозда. Как ежик дезинфицирует себя кислым грушевым соком. Как ловят птиц современные птицеловы и для чего они это делают. Почему самую многочисленную птицу наших лесов зовут вдовцом.
Животные постоянно удивляют. В одной из новых передач есть момент, где волчата раскручивают орлана и забирают у него остатки утки. Бывает, что вороны дразнят собаку, сидящую на цепи, чтобы забрать еду. А мы засняли трех молодых волчат. Пока двое из них отвлекали внимание, третий утаскивал кусочки. Таких примеров тысячи, на самом деле, выживают не сильнейшие, а умнейшие.