80% случаев онкологии у детей излечимы. По официальной статистике, в России около 4,5 тысяч детей с онкозаболеваниями. По оценке специалистов, примерно треть пациентов недоучитывается. О передовых методах лечения и диагностики рака у детей и о проблемах телеканалу «МИР 24» рассказал академик РАН, советник директора НИИ ДОИГ НМИЦ онкологии им. Блохина, детский хирург-онколог Владимир Поляков.
- Почему треть случаев онкозаболеваний у детей недоучитывается?
Владимир Поляков: Иногда дети не попадают в общую статистику по разным причинам технического характера, которые сложились в регионах, когда информация не всегда своевременно поступает для отчета в Минздрав. Таким образом, есть недоучетность. Система статистики злокачественных новообразований у нас в стране только отлаживается, думаю, что в ближайшие пять лет мы доведем ее до совершенства, когда у нас будет организован регистр повсеместно, только тогда это будут верные данные.
- Онкологи говорят, что общая проблема – когда заболевание выявляется поздно. На какой стадии чаще всего обнаруживается онкология у детей?
Владимир Поляков: Диагностика – трудная задача, потому что злокачественные опухоли в отличие от воспалительных заболеваний не проявляются болью, температурной реакцией, поэтому, как правило, дети попадают для лечения в специализированные детские онкологические отделения примерно в 75% случаев с третьей – четвертой стадией заболевания, когда имеется уже достаточно распространенный опухолевый процесс локальный, имеются регионарные и отдаленные метастазы. Безусловно, прогноз для таких пациентов уже немного другой, и лечение, и затраты, и усилия, которые требуются для излечения такого пациента, многократно превышают те, которые бывают при начальных стадиях.
Как правило, всегда принимают начало такого заболевания за банальный процесс – пневмонию, желудочно-кишечное заболевание, урологическое заболевание, травмы, на которые списывается заболевание, поэтому сроки для установления диагноза увеличиваются. Доктора назначают какую-то терапию по тому заболеванию, которая по нему помогает. Например, аденоидит, назначают капли в нос, какие-то процедуры, иногда физио, которые провоцируют развитие онкологического заболевания.
Кроме того, для начала лечения требуется не только обследование пациента с использованием различных методов, но и гистологическое заключение – нужна биопсия опухолевой ткани. Бывает, не удается это на месте выполнить из-за сложности локализации. Страдает морфологическая диагностика – не во всех регионах блестящая морфологическая диагностика. Это не только детей касается.
- Что такое молекулярно-генетическое тестирование?
Владимир Поляков: Сейчас мы не можем обойтись не просто без гистологического или цитологического исследования, мы проводим обязательно иммуногистохимическое исследование, и из последних методов, которые мы развиваем, – это цитогенетические молекулярно-биологические методы исследования, которые проводятся с различным материалом: образцы ткани, либо это может быть сыворотка крови, непосредственно кровь. Все это исследуется, это уже больше с уточнением диагноза, который позволяет назначать, например, таргетную терапию.
Кроме того, обязательно проводятся генетические методы исследования, которые в ряде случаев нам дают положительные результаты, и мы тогда знаем, как лечить пациента правильно.
- Когда обнаруживают у ребенка онкологическое заболевание, родители стремятся вывезти его на лечение в другую страну. На сегодняшний день российские и европейские, другие протоколы лечения онкозаболеваний насколько отличаются? Есть ли виды детского рака, которые в России лечат лучше, чем в Европе?
Владимир Поляков: Что касается отъезда зарубеж, это давняя проблема, потому что все стремятся попасть в иные края, где, кажется, лучше. Действительно, два десятилетия назад этот вопрос был актуален, но за это время мы достигли очень хороших результатов с развитием наших программ лекарственного лечения, с развитием лучевых методов диагностики и лечения, с развитием хирургических этапов. Сейчас этот вопрос уже не актуален, потому что мы делаем все, что делается за рубежом, делаем по аналогичным протоколам, потому что мы – участники Международного сообщества детских онкологов, в котором используются одинаковые протоколы – что в Японии, что в Америке, что в Германии, что в Англии они однообразные. Препараты и схемы совершенно одинаковые. Единственное, что где-то условия, может быть, получше с точки зрения ухода за пациентами, нагрузки на врача, на медсестру – здесь мы стремимся к улучшению, есть куда стремиться.
Постепенно ситуация меняется. Что касается хирургии, российские хирурги – лучшие в мире и у взрослых, и в детской практике. Это общепризнанный факт. Что касается лекарственной терапии, протоколы не позволяют нам выходить из этих рамок, и мы их соблюдаем. Что касается методов диагностики, сейчас мы имеем все возможности и генетических, и молекулярно-биологических исследований. К сожалению, это не на всем пространстве России, но в федеральных центрах это есть, и фактически мы сейчас ничем не отличаемся.
- Чтобы обследовать ребенка не из Москвы в Центре им.Блохина, что нужно сделать?
Владимир Поляков: Очень просто. Квоты у нас есть, нам нужно только направление формы 057-У, иногда дети самотеком приезжают, никому не отказывается. В течение максимально трех суток, которые требуются для дообследования, мы ребенка принимаем на лечение из любого региона страны, из-за рубежа к нам едут очень много, из стран СНГ.
- Какой процент онкобольных детей излечивается полностью? Главным фактором успеха в борьбе с болезнью что является?
Владимир Поляков: Когда я начинал заниматься детской онкологией в конце прошлого века, в 70-х годах, то выздоравливало всего 15 – 20% пациентов. Сейчас мы излечиваем 80%, если брать всех пациентов – с любыми стадиями, с метастазами, с отдаленными, регионарными, с рецидивами. 20% нам не удается спасти, но при некоторых заболеваниях есть выживаемость более 90% – это лейкозы, лимфомы, ретинобластомы, рак щитовидной железы, опухоли почек. К сожалению, хуже дело обстоит с остеосаркомой, саркомой мягких тканей, нейробластомами, опухолями центральной нервной системы, некоторыми другими злокачественными заболеваниями.
Перспективы, которые я вижу, чтобы улучшить выживаемость, – это ранняя диагностика, обучение и специализация врачей в федеральных центрах, приобретение опыта, своевременное направление пациентов для высокотехнологичных методов лечения, которые не могут быть осуществлены на местах, в федеральные научные медицинские центры, такие как институт Блохина.
Подробнее в сюжете: Гости эфира
Читайте также: