11 июня русская православная церковь празднует день памяти святителя Луки Крымского. Этот удивительный святой жил совсем недавно, в XX веке (он умер 11 июня 1961 года) и стал необыкновенно почитаем даже до того, как был причислен к лику святых.
Святитель Лука (в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий) родился в 1877 году в городе Керчь, в Крыму. Потомственный дворянин, выдающийся хирург, в 1921 году он стал священником, а в 1923 году принял постриг и был наречен епископом Барнаульским, викарием Томской епархии.
Уже в октябре 1923 года его отправляют в ссылку в Красноярский, а в 1924-м году – в Туруханский край (Восточная Сибирь). В ссылках и тюрьмах он провел в общей сложности 11 лет: лечил там людей, проповедовал, совершал богослужения, писал медицинские труды и богословские статьи. В самых бесчеловечных условиях он не оставлял своего призвания – ни врача, ни священника.
В начале Великой Отечественной войны ссыльный профессор стал консультантом всех госпиталей Красноярского края и главным хирургом эвакогоспиталя. Он жил в каморке, ежедневно проводил в операционной по 8-9 часов, доходя до физического и нервного истощения. В 1946 году был фактически реабилитирован советской властью присуждением ему Сталинской премии.
Его книга «Очерки гнойной хирургии», начатая в тюрьме в 1923 году и впервые вышедшая в 1934 году, переиздавалась 4 раза, последний – в 2006 году.
О том, как ссыльный профессор мог получить Сталинскую премию и как священник совмещал свое служение с врачебной деятельностью, рассказал в интервью корреспонденту Mir24.tv декан исторического факультета Свято-Филаретовского института Константин Обозный.
– Константин Петрович, известны такие слова святителя Луки: «Если станете описывать мою жизнь, не пробуйте разделить хирурга и епископа. Образ, разделенный на два, неизбежно окажется ложным». Как получилось, что талантливый и уважаемый врач и ученый стал священником в годы самых жестоких гонений на христианство?
Константин Обозный: Думаю, прежде всего, важен особый склад Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого, будущего епископа Луки. Он родился в семье неверующей, светской. Дар веры достался ему не по наследству, а можно сказать, прямо от Бога – он обрел веру, осмысляя то, что происходило вокруг.
Это был человек поступка. Окончив художественное училище и попробовав себя на этом поприще, свое призвание он все же увидел в медицине. И этот выбор помог ему задуматься о происхождении страдания и о том, как можно человеку помочь, причем не только физически и даже не только со стороны медицины.
Может быть, если бы ситуация в России была более благополучной, он остался бы очень хорошим, честным, вдумчивым и милосердным доктором. Но видя, что происходит вокруг – когда после прихода большевиков к власти рушились добрые устои, все переворачивалось с ног на голову – он выбрал пастырское служение.
Этот его выбор был своего рода ответом честного человека на агрессию зла. В то время, когда быть верующим становилось все опаснее, он не просто приходит в церковь, но и принимает священный сан, а потом и епископскую хиротонию. Его острое стремление к истине, к правде и в то же время аристократическая потребность защищать и помогать тем, кому хуже, чем ему, здесь сыграли очень важную роль.
Коллеги ему говорили: «Что ты делаешь, ты сумасшедший? Все же кончится трагически. Неужели ты не видишь, что происходит вокруг?». Но требовательность к себе, принципиальность и последовательность – даже какое-то упрямство – в конце концов приводят к тому, что он делает этот парадоксальный выбор.
– Какие отношения были у епископа Луки с советской властью в первые годы его церковного служения?
К. О.: Надо вспомнить, что это был очень тяжелый период для большевиков, как бы они ни хорохорились и ни убеждали себя, что с помощью насилия, оружия, могут перевернуть весь мир, «разрушив до основания». Ставка на матросов, кухарок и уголовников оказалась очень ненадежной. Им все равно пришлось обращаться за помощью к профессиональным юристам, военным специалистам, преподавателям и, конечно же, к врачам очень хорошего профессионального уровня. Особенно в начале 20-х годов, когда был голод и сплошные эпидемии. Все это сыграло роль и в судьбе будущего епископа Луки.
Поначалу власти в чем-то вынуждены были идти ему навстречу. Известно, что Валентин Феликсович даже обращался к советской власти с вразумлением, с порицанием или с призывом к благоразумности. По-видимому, он действительно обладал даром слова – у него не просто была хорошо поставлена риторика, а в этом слове была и разумность, и сила: он мог какие-то вещи сказать просто и открыто, и трудно было что-то возразить ему.
Большевики перестали с ним церемониться во время обновленческого раскола, устроенного советской властью, чтобы раздробить и уничтожить церковь, склонив часть духовенства к сотрудничеству с атеистическим режимом. После начатой епископом Лукой борьбы с обновленчеством и начинаются его аресты и мытарства. Такого сопротивления большевики не прощали.
– А как вы думаете, почему он взял такое имя при монашеском постриге?
К. О.: Есть очень хорошая, вдохновляющая автобиография епископа Луки «Я полюбил страдание». В свое время я также смотрел сборник исследователя Павла Проценко и читал книгу Бориса Колымагина о епископе Луке, где используются материалы уполномоченного Совета по делам РПЦ в Крыму. И, судя по опубликованным свидетельствам, можно предположить, что здесь сыграла роль профессия Валентина Феликсовича.
По преданию апостол Лука – автор одного из Евангелий – был доктором, человеком очень хорошей светской культуры и одним из первых иконописцев. Епископ Лука в молодости тоже занимался живописью, а потом жизнь свою посвятил лечению людей и проповеди Христа, так что вполне возможно, что он увидел в апостоле Луке родную душу.
Во всех ссылках, где это было возможно, он совершал богослужения и практиковал как врач. У владыки Луки, помимо его твердости, целеустремленности, было еще и глубокое чувство жалости к страдающему человеку. Известны даже эпизоды, когда местные жители не хотели отпускать владыку Луку в другое место для отбывания ссылки и писали об этом ходатайства начальству. Епископ Лука оказывал помощь не только местным жителям, но и другим заключенным, и своим тюремным стражам – а это история уже почти из книги Деяний святых апостолов.
– Удивительно, что человеку, занимавшему последовательную позицию в отношении советской идеологии, присудили Сталинскую премию. Как такое могло случиться?
К. О.: Это интересная история. Действительно, он был замечательным врачом, хирургом, и многих спас, так что был достоин государственной премии. Но есть нюанс и в церковном отношении к хирургам.
По канонам священнослужитель, совершающий бескровную жертву (евхаристию), не может проливать кровь, то есть быть даже невольным виновником смерти человека. И служение епископа Луки было на грани. Понятно, что он никого не убивал, но ведь итогом операций могла стать смерть человека, особенно учитывая условия, в которых ему приходилось их проводить.
Но он как-то сказал: «Я священник, и для меня важно делать операции, чтобы остаться честным перед собой, перед Богом». По-видимому, для него облегчение страданий, спасение человека от физической гибели было в тот момент не менее важным, чем предстояние перед престолом Божьим. При том, что он действительно очень любил литургию, богослужение, но служение врача также оставалось для него центральным.
Он сумел свой практический опыт, полученный и в заключении, и в ссылках, и в годы войны, собрать и облечь в прекрасный труд «Очерки гнойной хирургии», который по тем временам был самым настоящим открытием. Благодаря этой книге не только ему, но и его коллегам удалось сделать очень много не только в военных условиях, но и в тылу для тех, кто был привезен с фронта – для умирающих, тяжело раненых. Этот труд стал учебником в медицинских высших учебных заведениях и до недавнего прошлого оставался одним из ключевых для практикующих хирургов.
Понятно, что при присуждении такой высокой награды все документы подписывал лично Сталин. Есть исторические предания о том, что в документах было написано гражданское имя, отчество и фамилия епископа Луки. «Но есть проблема, – говорит Молотов, – Он поп. И еще одна: он по 58-й статье осужден, он заключенный». Ну и, дескать, Сталин переспросил: «А разве это мешает ему делать операции?» – «Да нет, не мешает». – «Ну и нам не помешает подписать этот приказ и наградить его». Легенды в таком духе о жестах Сталина были нужны как наглядная пропаганда, что советское руководство может наградить по заслугам того, кто заслуживает награды, и наказать по заслугам того, кто заслуживает наказания. Так сказать, «ничего личного».
Известно, что всю денежную премию епископ Лука передал в детские дома для тех ребят, которые потеряли своих родителей в годы войны.
В январе 1945 года, после смерти патриарха Сергия (Страгородского) должны были проходить выборы, и епископ Лука написал в предсоборную комиссию, которая готовила выборы нового патриарха, что важно соблюсти все постановления Собора 1917-1918 годов о выборах патриарха. Он дал понять, что если выборы будут проходить с нарушением этих положений – например, если это будет один кандидат без всякой альтернативы или открытое голосование, – то он проголосует против любого кандидата, не потому, что этот человек ему не нравится или он ему не доверяет, а в знак протеста против того, что попираются каноны церкви. Когда члены предсоборной комиссии оповестили Совет по делам РПЦ, что на Архиерейском соборе может быть скандал, то епископа Луку туда просто не пригласили, хотя по должности он должен был участвовать в Соборе.
Позже в «Журнале Московской патриархии» была опубликована статья, в которой епископ Лука Войно-Ясенецкий весьма комплиментарно отзывается о товарище Сталине, благодарит его за то, что у церкви появляются новые возможности. Но мы хорошо знаем, как подобные публикации попадали на страницы «Журнала Московской патриархии», особенно в сталинский период. Их, как правило, серьезно дорабатывали – дополняли, корректировали, и уже в таком виде печатали на страницах журнала.
Хотя я не исключаю, что в последний период войны епископ Лука в чем-то мог действительно попасть под обаяние пропаганды. Но все-таки не такой наивный он был человек. Надо помнить, что впоследствии, оказавшись в Крыму, он вел себя очень непримиримо с советской властью, пытался отстаивать права церкви и верующих и довольно жестко относился к клирикам, которые шли на соглашение с властями.
В поздний крымский период он, конечно, не был антисоветчиком, но в то же время четко понимал, что церкви полезно, а что вредно, что ее разрушает и лишает простых верующих вдохновения и веры. И если посмотреть документы, то уполномоченный из органов, можно сказать, ежеквартально жаловался в Москву на то, как же ему тяжело «работать» с епископом Лукой. Так что, даже уже будучи человеком с подорванным здоровьем, больным и почти полностью ослепшим, он все-таки до конца оставался защитником церкви и веры.