9 декабря 1946 года, ровно 75 лет назад, в Германии начался Нюрнбергский процесс по делу врачей, который завершился 20 августа 1947 года. Вопрос наказания нацистских медиков стал одним из самых сложных с этической точки зрения. Если современное общество осуждает идею «расовой гигиены» и вытекающие из нее программы по умерщвлению людей, а также чудовищные эксперименты, которые проводились нацистами в концлагерях, то в середине ХХ века это было очевидно далеко не для всех.
Обвинения были выдвинуты лишь против 23 человек, в том числе против 20 врачей. По итогам процесса семеро были казнены. 2 июня 1948 года в Ландсбергской тюрьме были повешены руководитель программы «Т-4» Виктор Брак, личный врач Гитлера, рейхскомиссар здравоохранения Карл Брандт, личный референт Генриха Гиммлера Рудольф Брандт, президент немецкого Красного креста Карл Гебхардт, главврач концлагеря Бухенвальд Вальдемар Ховен, глава института гигиены СС Иоахим Мруговский и зампредседателя управляющего совета директоров Научно-исследовательского совета Германии Вольфрам Зиверс.
К пожизненному заключению суд приговорил ассистента Гебхардта в лазарете СС в Хохенлихене, руководителя санитарной службы войск СС Карла Генцкена, главного санитарного инспектора и руководителя санитарной службы вермахта Зигфрида Хандлозера, сотрудника санитарного отела люфтваффе Герхарда Розе и главного санитарного инспектора и руководителя санитарной службы люфтваффе Оскара Шредера. Однако все они были освобождены с 1953-го по 1955 год. А с 1951-го по 1952 год на свободу выпустили приговоренных к меньшим тюремным срокам Германа Беккер-Фрейзена, Герту Оберхойзер, Вильгельма Байгльбека и Гельмута Поппендика.
Многие из тех, кто еще несколько лет назад участвовал в садистских опытах и массовых убийствах, в послевоенном мире благополучно продолжили заниматься медицинской практикой и в комфорте дожили до старости. Некоторые, вроде получившего широкую известность среди узников Освенцима Йозефа Менгеле, сбежали «крысиными тропами». Предположительно Менгеле дожил свои дни в Бразилии и умер в 1979 году от сердечного приступа. Ариберт Хайм, орудовавший в концлагере Маутхаузен, проводивший операции без наркоза и впрыскивавший в сердца узников бензин, в 1992 году умер в Египте от рака. Немецкий врач Курт Бломе тоже дожил до почтенного возраста и умер в ФРГ в 1969-м. По данным некоторых исследователей, в нацистской Германии Бломе занимался испытаниями биологического оружия на людях. Его оправдание на Нюрнбергской процессе связывают с тем, что уже через два месяца он был допрошен в Кэмп-Дэвиде и в 1951-м стал сотрудником U.S. Army Chemical Corps.
Единственной женщиной среди обвиняемых по делу врачей была Грета Оберхойзер, которая сама устроилась на работу в лагерь Равенсбрюк, где была хирургической ассистенткой Карла Гебхардта и отбирала женщин-заключенных для калечащих опытов, в том числе проведения абортов на поздних сроках. Она прожила до 66 лет, хотя под влиянием общественности была лишена возможности заниматься врачебной практикой. Продолжать этот список можно долго.
«Результаты экспериментов были засекречены. Возможно, они использовались военными медиками стран-победительниц, – рассказал Лихтерман корреспонденту Mir24.tv. – Известно около 30 нацистских медицинских проектов. Эксперименты проводились на заключенных и включали изучение воздействия на человека низких температур, высокого атмосферного давления, различных отравляющих веществ и различных инфекций (тиф, малярия, вирусный гепатит и т.д.). Оцениваются они по-разному. Некоторые эксперименты, например, по переохлаждению, позволили получить ценные данные. Благодаря им были разработаны специальные надувные подушки, чтобы не допустить охлаждения затылочной области при длительном нахождении тела в холодной воде. Сегодня подобные эксперименты невозможны в силу этических ограничений. В других случаях научная ценность экспериментов могла быть ничтожной, например, это касается экспериментов Менгеле».
Mir24.tv поговорил с замдиректора департамента науки и образования Российского военно-исторического общества Константином Пахалюком о том, почему по делу нацистских врачей было осуждено так мало нацистских медиков и почему большинство из приговоренных к тюремным срокам были отпущены на свободу уже через несколько лет.
В результате Нюрнбергского процесса по делу врачей перед судом предстали всего 23 человека, хотя сохранились свидетельства выживших жертв медицинских преступлений. Все осужденные на тюремные сроки были выпущены уже к 1955 году. Почему?
– Здесь есть несколько моментов. Первый – это общий процесс для Западной Германии 1950-х годов по снижению сроков для военных преступников и деятелей нацистской партии, который был связан с процессом сворачивания денацификации Германии и усилением роли консервативных политиков в жизни ФРГ. Во-вторых, то, что мы сегодня считаем преступлениями медиков, на тот момент не всегда осознавалось именно как преступления. Предстояла еще очень долгая борьба за сохранение памяти (или фактически даже ее возрождение) жертв медицинских экспериментов, прежде всего так называемой программы эвтаназии или принудительной стерилизации. Здесь очень большая роль принадлежит общественности, как собственно германской, так и по всей Европе и США, которая постоянно будировала вопрос о ненаказанности нацистских преступников и их соучастников. К сожалению, только в конце ХХ века можно сказать, что эти группы жертв нацистских преступлений получили более-менее должное признание широкой общественности.
Почему происходил этот самый процесс по снижению сроков для военных преступников?
– Проявленная пассивность в послевоенном преследовании медиков-соучастников объясняется совокупностью многих факторов. Нацистская деятельность в области медицины выросла из предвоенных дискуссий о «расовой гигиене», о том, что государство должно не содержать инвалидов, а даровать им безболезненную смерть. Нацисты как раз опирались на тех лиц – медиков, врачей, расологов, евгеников, – которые эти вещи пропагандировали. И когда в 1945 году нацизм потерпел военное поражение, это вовсе не значило, что все люди, одобряющие эти взгляды, исчезли.
В 1950-е годы у власти были консервативные политики, многие из которых были замешаны в преступлениях. На фоне «холодной войны» США нуждались в сильной и развитой ФРГ, а потому закрывали глаза на процесс денацификации. Отсюда рост убеждений, что прошлое надо оставить в прошлом и не ворошить его. А к суду привлекать только тех, против кого есть прямые доказательна добровольного активного соучастия. Естественно, последняя установка судов давала много лазеек для соучастников преступлений. Более того, многие могли прятаться за условной формулировкой: «Было такое время, мы не преступали законов, мы пытались использовать и так обреченных на смерть людей во благо науки».
Ключевой вопрос здесь следующий: должен ли человек нести моральную и юридическую ответственность за преступления, которые он совершает по приказу партии и государства? Если лично он никого не убивает, но выполняет должностные обязанности и тем самым содействует убийствам и ужасным экспериментам над людьми? До сих пор не все готовы ответить на оба вопроса положительно.
О чем прежде всего идет речь, когда мы говорим о медицинских преступлениях?
– О нескольких «программах». Первая – это принудительная стерилизация лиц, которых признавали недостойными иметь потомство. В общем их можно обозначить в качестве лиц с инвалидностью: больные шизофренией, рожденные слепыми или глухими, сюда могли даже отнести наследственных алкоголиков. Только в Германии ей подверглись 350 тысяч немцев. Нацисты вовсе не были первооткрывателями: первым закон о принудительной стерилизации ввел штат Индиана, США, в 1907 году. К концу 1920-х годов 28 штатов уже имели подобные законы. В 1928 году в этот «клуб» вступил один из кантонов Швейцарии, в 1929 году – Дания, а на протяжении 1930-х годов – еще более десятка стран. В Швеции она вообще продолжалась до начала 1970-х годов и ее жертвами стали 21 тысяча человек – только в 2000-е годы они стали получать компенсации. Однако именно в нацистской Германии стерилизация проводилась наиболее последовательно и оправдывалась как составная часть политики «расовой гигиены», то есть улучшения «породы» «арийской расы». Поэтому далеко не все в послевоенное время смотрели на практику принудительной стерилизации как на преступление.
В действительности же это были очень страшные вещи: болезненная процедура порой кончалась смертью пациента и, главное, особо тяжело переживалось на фоне пропаганды идеалов семьи и деторождения. У женщин болевые ощущения могли сохраняться на всю жизнь, лишая их возможности получать сексуальное удовольствие, делая любой сексуальный контакт болезненным. Организация стерилизации глухих осуществлялась при активном содействии сети специальных учебных заведений. Молодые люди отправлялись «под нож» при активном содействии тех, кто должен был, наоборот, помочь социализироваться. К сожалению, это не считалось преступлением, и после войны в ФРГ нередко иски жертв принудительной стерилизации откланялись судами.
Другое направление – это так называемая программа принудительной эвтаназии лиц с инвалидностью, которая реализовывалась в Германии в 1940-1941 годах. Она получила название «Т-4». Ее жертвами стали не менее 90 тысяч человек. В августе 1941-го она формально была прекращена, однако убийства, особенно на оккупированных территориях, продолжались. Так что общее количество жертв оценивается до 300 тысяч. Она заключалась в ликвидации лиц с инвалидностью, прежде всего в газовых камерах или методом расстрела. Осенью 1939 года в оккупированной Польше именно против лиц с психическими отклонениями впервые применили «газенвагены», затем на территории Германии были созданы центры «эвтаназии», где убивали в газовых камерах. Можно сказать, что именно тогда нарабатывался тот опыт убийств, которые уже вскоре был воспроизведен во время Холокоста. Лагеря смерти Собибор или Треблинка по устройству напрямую наследуют центрам эвтаназии в Хартхайме или Бранденбурге, хотя и превосходят их по масштабу. На оккупированной территории СССР известны десятки мест расстрелов инвалидов. Например, убийство детей в детском доме в Ейске в 1942 году или убийство пациентов Колмовской психиатрической клиники в Великом Новгороде. В немецком обществе отношение к реализации программы «Т-4» было противоречивым: были возмущения и даже публичные протесты, но многие немцы поддерживали.
Третья, малоизвестная в России программа, – убийство новорожденных немецких детей, признанных врачами нездоровыми. К примеру, тех, у кого диагностировали серьезные проблемы с развитием или шизофрению – понятно, что делалось это на глазок, без полноценного медицинского анализа. По всей стране существовало, начиная с 1940-х годов, порядка 30 так называемых детских палат смерти. Туда отдавали этих новорожденных детей, врачи убивали их инъекцией или доводили до смерти от голода. Оценки общего количества убитых таким образом разнятся – от 5 до 15 тысяч новорожденных детей. К сожалению, некоторые родители, вместо того, чтобы ухаживать за потенциально нездоровым ребенком, считали допустимым таким образом от него избавиться. Общее количество жертв оценивается более чем в 700 тысяч человек.
Обратим внимание, большинство эсэсовских врачей не были светилами науки, они делали свою карьеру за счет близости к партии, за счет близости к СС.
Почему такой «видный» деятель нацистской Германии, как Йозеф Менгеле, избежал наказания?
– Вокруг Йозефа Менгеле ходит достаточно много мифов, но он не был ключевой фигурой в системе уничтожения, он не был даже главным врачом Освенцима. Все эксперименты Менгеле были связаны прежде всего с тем, чтобы найти секрет, почему женщины порой рождают двойняшек и тройняшек. Конечной задачей было найти ту формулу, благодаря которой немецкие женщины начнут рожать по два-три-четыре ребенка единовременно. Поскольку Освенцим, как место уничтожения, является наиболее крупным, то происходившее в нем наиболее известно. Образ врача, который стоит на рампе в Аушвице и отбирает, кому жить, а кому умереть в газовой камере, соответствует сути нацистской политики уничтожения, но он не представлял главного интереса.
Какова была дальнейшая судьба нацистских медиков, в том числе освобожденных после нескольких лет тюрьмы?
– Все зависело от имеющихся доказательств и степени непосредственного участия в убийствах. Проблема заключалась в том, как наказывать тех, кто не занимал руководящие должности, но тоже участвовал в убийствах, экспериментах или
принудительной стерилизации. Например, когда судили 14 медсестер за участие в убийствах пациентов в Обервальде-Мезеритце, то они оправдывали себя тем, что они якобы были вынуждены под угрозами выполнять эти обязанности. Суд внял их аргументам и оправдал. Более того, значительная часть медицинского сообщества была замешана в этом, а потому после войны было сложно найти врача, который бы стал свидетельствовать против коллег. Не будем забывать про заметание следов и уничтожение документов: далеко не все обстоятельства были известны следователям. Ведь суд все же требует состязательности и доказательности. Так, один из ключевых проводников акции «Т-4» психиатр Ганс Хайнце в 1946 году был приговорен советским трибуналом к семи годам, в 1952 году вернулся в ФРГ и продолжил психиатрическую практику. Когда в начале 1960-х началось расследование против него, то специальная комиссия признала, что ввиду психического состояния он якобы не может предстать перед судом. Умер он в 1983 году.
Показательна судьба доктора Германа Пфанмюллера, который возглавлял детское отделение в клинике Энглфинг-Хаар. Он не просто руководил процессом убийства «недостойных» детей, но даже водил экскурсии по детской палате смерти, называя человеческим мусором умирающих от истощения младенцев. Только в 1951 году его осудили на пять лет тюрьмы. Во время отбывания срока он получил примечательное письмо от жены: «Да, да, это считается вполне нормальным, что женщины и дети горят в своих домах, тысячи замерзают, а беженцы живут на холодных улицах, но одновременно государственными преступниками называют таких, как ты – тех, кто погружал в вечный сон куски человеческой плоти, пребывавших в их больничных палатах».
Можно ли говорить, что наибольшей доказательной базой в отношении преступлений нацистских медиков обладал СССР?
– Да, в СССР в 1943 году была Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (ЧГК), которая и собрала основной комплекс источников по теме нацистских преступлений. Этими документами и пользуются наши историки. Однако здесь есть ряд нюансов. Прежде всего задачей ЧГК было стимулировать общественное мнение, усилить боевой дух советского народа, рассказывая о преступлениях, и собрать доказательную базу для выставления Германии счета после войны. Однако времени было очень мало, не всегда удавалось детально расследовать все обстоятельства. Документы низовых комиссий часто не бьются с обобщенными документами. В последних идет преувеличение и жертв, и размаха конкретных преступлений. Так, комиссии по расследованию преступлений в концлагерях Майданек и Освенцим очень быстро прикинули, что тут могло быть убито до 1,5 млн и 4 млн человек соответственно. Эти цифры вошли в документы, были озвучены и до сих пор гуляют по публикациям, хотя не соответствуют действительности и были очень быстро пересчитаны исследователями сразу после войны. А мы ведь понимаем, что преувеличенные цифры дают прекрасную почву для различного рода отрицателей нацистских преступлений.
В СССР уже летом 1941 года прекрасно знали об «особом отношении» нацистов именно к евреям – о том, что потом назовут Холокостом. Но в публичном пространстве по политическим причинам это оттеснялось на второй план. Требуют пересмотра данные по сожженным деревням, до сих пор ни в России, ни в Белоруссии не знают их точного количества: ведь одно дело – сжечь деревню полностью с жителями, другое – уничтожить только ряд построек, третье – когда деревня гибнет во время боев. Это очень трудоемкий подсчет. В любом случае документы ЧГК, многие из которых сейчас публикуются Росархивом в электронном виде, – это очень ценный источник, однако анализировать его надо в совокупности, а не брать протоколы по отдельности.
Подробнее в сюжете: История