Когда я путешествовал по Индии, мне казалось, что хуже индийской вариации английского языка быть не может. В этом году дорога забросила меня в Белиз. Там, кроме уже упомянутых индусов-эмигрантов, живут карибские негры, которые говорят на креольском – еще более искаженном варианте английского. Добавим к ним испаноговорящих латиносов, и непременно венесуэльцев с кубинцами, которые и на родном-то испанском говорят вполне специфически. Этот национальный винегрет украсим хорошей порцией вездесущих китайцев – надо же кому-то торговать в магазинах.
То, что у нас получится, и будет Гайаной, где каждый говорит о своем на своем языке, но все при этом как-то друг друга понимают. Сами гайанцы называют свой язык английским, но подходят к нему творчески. Вы когда-нибудь слышали, как общаются по-русски на таджикско-узбекской границе? Так вот английский в Гайане во много раз хуже.
Знакомая американка, работающая в гуманитарной миссии в Гайане, с которой мы болтали на кухне хостела, пожаловалась мне:
– Мне почти год потребовался, чтобы начать понимать их «английский».
Строго говоря, Гайана, как и соседние Суринам и Французская Гвиана, к Латинской Америке не относятся. Исторически так получилось, что ни испанского, ни португальского тут не знают, а кроме официального английского каждая этническая группа использует свой родной язык. На улицах – китайские надписи вперемежку с индийскими храмами. Исламский мулла (не все живущие тут потомки индийцев – индуисты, есть и мусульмане) заглушает негров, разносчиков фаст-фуда, а испаноговорящие латиносы продают кубинскую и венесуэльскую пищу, предпочитая про английский даже не вспоминать.
При всем разнообразии и необычности, население Гайаны не составляет даже миллиона человек. Часть из этого неполного миллиона когда-то училась в СССР. Связи между нашими странами не сказать, чтобы крепкие, но имеются. И отнюдь не банановые, как с Эквадором: бананы в столице Гайаны Джорджтауне стоят подороже, чем в московском супермаркете.
Первое, что берет за душу опытного путешественника из России, – до боли знакомое бездорожье. Именно оно делает Гайану почти изолированной от внешнего мира: в Венесуэлу можно попасть разве что нелегально через джунгли, в визовый Суринам – только редкими лодками, которые отправляются раз в сутки, а от Бразилии Джорджтаун отделен пятисоткилометровым ужасом под названием шоссе.
Именно по этому шоссе я и пересекал границу Бразилии и Гайаны на своем мотоцикле. Дорога, попетляв, как лист Мёбиуса, из правосторонней превратилась на левостороннюю. Левостороннее движение, как и язык, достались гайанцам от англичан. В ХХ веке англичане постепенно вернулись на свою историческую родину, даровав Гайане независимость.
На границе пограничники изо всех сил старались придерживаться норм языка Шекспира. Выходило у них не очень, поэтому документы на провоз мотоцикла мне выдать забыли. Вместе с Бразилией закончился и асфальт, и я начал буксовать по гравийным и песчаным канавам. Гайана – страна отнюдь не бедная, но на дороги правительство денег выделять не спешит.
Ломающийся багажник, отлетающие зеркала и полное отсутствие других транспортных средств – развлечение не для слабых духом. Пробить колесо на такой дороге было сродни самоубийству. Все местные возят с собой запасные колеса и доверху залитые канистры с бензином. У меня с собой не было того, ни другого.
Проваливаясь в ямы и лужи, объезжая и буксуя в небольших болотах, за несколько дней я залепил себя и мотоцикл грязью почти полностью. Грязь покрыла мотор так, что даже перестало сочиться вечно вытекавшее до этого масло. Впрочем, мой мотоцикл явно подвергался серьезному испытанию. Колеса и мотор не подвели, а вот багажник, сваренный венесуэльцами по моему персональному дизайну, от таких нагрузок попросту оторвался. Я сел на дорогу и стал ждать. Солнце палило с гайанской страстью. Тут из-за поворота показались настоящие гайанцы на квадроциклах. Выбор их я оценил – лучшего транспорта для местных дорог было не найти.
– Что приуныл, парень? – завидели они меня, мой погрустневший мотоцикл и разбросанные вокруг вещи.
Я указал на багажник.
– Ехать дальше не могу… Закинете барахло в себе до следующей деревни? Там есть сварщик?
– Конечно, давай! – негры быстро покидали мои шмотки к себе и дали по газам.
С рюкзаком я мысленно распрощался. Очень уж лихо они улетели в деревню, до которой было еще километров тридцать по колдобинам и лужам. Петляя по деревне и ища своих новых спасителей, я увидел тетку, стиравшую белье.
– Негров не видели? – спросил я, потом опомнился: да тут все не сильно белые. – На квадроциклах, – быстро уточнил я.
– Нет, таких не знаем и не видали.
Все-таки, я зря волновался.
Как и на бездорожье Якутии и Камчатки, тут, в Гайане, человек человеку – друг. Медленно покачиваясь в гамаках, негры караулили мои мешки.
– Спасибо! – поблагодарил их я. – А сварщика где найти?
– В соседней деревне, но сегодня воскресенье, он, возможно, пьяный и на футбольном стадионе.
Чем не Россия? Я отправился на стадион и разыскал сварщика. Напиться он не успел, было еще утро, поэтому багажник мы быстро привели в порядок, и я отправился дальше, еще раз поблагодарив квадроциклистов и сварщика. Другие негры угощали меня бензином, а индусы – молоком.
Так, на бензине и молоке я кое-как через пятьсот километров тряски выбрался на асфальт. Впереди был Джорджтаун.
На улицах города продавали креветки ценой дешевле хлеба, кричали торговцы и стояли деревянные хижины. В Гайане вообще все деревянное. Деревянный порт, деревянные министерства и посольства, деревянные музеи. А церковь святого Георгия в самом центре столицы считается самым высоким деревянным храмом всей Южной Америки. Внутри – орган. На удивление, металлический.
Слоняющиеся от безделья негры носили разноцветные шапки, а индусы продавали источающую запах Индии еду.
Хозяина хостела, в котором я обитал, деньги, казалось, мало интересовали. Он пускал пожить бесплатно: заезжего русского мотоциклиста, пару велосипедистов из Аргентины. Сам же он занимался курением разнообразных веществ. На все это равнодушно взирал Ленин в виде бюста. Помощник хозяина гостиницы мне сказал:
– Мой дядя учился в Краснодаре, до сих пор помнит что-то по-русски. У нас тут многие знают русский язык. Я бы тоже поехал поучиться, да холодов боюсь.
Осмотрев Джорджтаун, я помчался на границу с Суринамом. Большинство стран южноамериканского континента пускают россиян без виз. Упрямятся только Суринам и Французская Гвиана, являющаяся частью Франции. За пару десятков километров до границы я остановился у белоснежной мечети. Тут потомки выходцев из Индии изучали исламские науки: при мечети было крупное медресе.
– Эй, мотоциклист, откуда ты?
– Из России, спешу на паром в Суринам.
– Проходи, у нас как раз завтрак.
Позавтракав, я поспешил к парому. До окончания регистрации оставалось с полчаса. Начитавшись о том, что гайанцы любят всякие бумажки, я заранее приготовил целую кипу. Прививка от желтой лихорадки, виза Суринама, международные водительские права и даже дорожная грамота от редакции – все это должно было сделать меня максимально благонадежным в глазах пограничных бюрократов.
Таможенники внимательно изучили мои документы.
– А где страховка для Суринама?
– У меня такой нет. Пропустите так!
– Нет, езжай в райцентр, делай страховку.
– Не успею же до отправления парома.
– Успеешь!
Я завел мотор и помчал обратно, сжигая последние капли бензина.
Как назло была суббота. Во всей Латинской Америке в субботу ничего не работает. А в Гайане любят работать еще меньше, чем в странах-соседях.
– В понедельник приходи, – развел руками охранник.
Я поспешил обратно на границу, надеясь на удачу.
Пограничники еще раз внимательно изучили мои документы.
– Не хватает еще двух бумажек. Их ты должен был взять на бразильской границе и привезти сюда.
– Но у меня их нет, что же делать?
– Езжай обратно в столицу. В понедельник все бумажные дела сделаешь, во вторник вернешься обратно.
Терять еще три дня и накручивать четыреста километров совсем не хотелось. Гайана – страна приятная, но не настолько.
Мне выдали адрес конторы в столице и имя контактного лица и захлопнули перед носом решетку.
– Мы никому не делаем исключений, извини, – саркастически улыбнулась безразмерная тетка в еще более безразмерной форме. Ее помощник запер ворота.
– И не забудь страховку, иначе не пустим! – напомнили они.
Обратно до первой деревни мотоцикл пришлось толкать: бензин закончился.
В деревне я познакомился с лодочниками, обещавшими меня переправить на ту сторону. Вместе с мотоциклом. Местные так и делали. Но мне не хотелось. Тогда б все опять оказалось нелегально, и по новому кругу мне бы пришлось бороться уже с бюрократами суринамскими.
– Нет уж, спасибо. Подожду понедельника.
Я вернулся в медресе.
– Мы так и знали, – покачали головами мусульмане в тюрбанах. – Что ж, оставайся ночевать, завтра поедешь в свой Джорджтаун.
Дозвонившись поздним субботним вечером до главного столичного начальника по бумажкам, мусульмане сунули мне трубку:
– Он хочет с тобой пообщаться.
– Из России, говоришь, – на русском, почти без акцента, раздался голос из трубки. – Ну ты не расстраивайся, приезжай в понедельник, за пятнадцать минут все сделаем.
Я слегка засомневался.
– А откуда вы русским владеете? – удивился я.
– Ну, когда-то в Союзе учился. Теперь вот начальником работаю. Правда, сам я завтра в командировку улетаю, но своих ребят предупрежу, бумагу выдадим влет!
– Физическое присутствие мотоцикла требуется?
– Нет, только документы на него.
– Спасибо, – поблагодарил я и положил трубку.
Посмотрев воскресным утром на игру в крикет (еще одно наследие британского владычества), я неспешно поехал в столицу. Автостопом. От мотоцикла и проблем, связанных с ним, я уже порядком устал. Мотоцикл бросил на заднем дворе мечети.
Ранним утром в понедельник я явился за заветной бумажкой в министерство транспорта, надеясь, что все уже предупреждены о моей ситуации.
– Что? Как так? – ворчала тетка, предки которой когда-то давно приплыли в Новый Свет в качестве рабской силы. – Как ты мог умудриться забыть эту важную бумагу на бразильской границе?
– Ну, не я забыл, таможенники забыли.
Та стала названивать то на одну, то на другую границу, пытаясь выяснить, кто виноват и ругаясь то на таможенников, то на меня. Наконец она отвела меня к начальнику покрупнее.
– О, это дело серьезное, – зачесал нос тот.
– Но мне начальник вашего начальника сказал, что все за пятнадцать минут сделаем. А я слоняюсь тут уже третий час.
Прибежала тетка.
– Тебе нужно писать объяснительную на имя заместителя министра. И показать нам свой мотоцикл.
– Но мне же сказали, что наличие мотоцикла необязательно. Я оставил его на границе.
– Сейчас мы позвоним туда, там разберутся.
Через несколько минут, когда я дописывал объяснительную, она прибежала снова.
– Где мотоцикл? На границе, говорят, его нет.
– Я оставил его в мечети, для безопасности.
– Ах, ты посмел мне врать! Ты сказал, на границе.
– Ну, недалеко от нее, в двадцати километрах.
– Ладно, сейчас мы с границы отправим делегацию в медресе. Дай телефон имама.
Наконец с границы раздался звонок. Объяснительная отправилась в урну замминистра, а у меня в кармане оказалась заветная бумажка.
– Но не забывай, тебе нужно временное разрешение на управление транспортным средством. Его ты на границе сделать, конечно, тоже забыл? Отправляйся на второй этаж. Там тебе помогут.
– Да я уже проехал на мотоцикле всю страну насквозь, – взвыл я, – Никто ничего не спрашивал. И больше по Гайане я ездить не собираюсь. Мотоцикл на границе, Суринам меня ждет. Не нужны мне никакие временные права.
– Такие правила, – развели руками негры-бюрократы и отправились сидеть под кондиционерами и перебирать другие бумажки.
А я отправился на другой этаж. Шел третий час перерыва на обед. Гайанцы, мечтавшие получить водительские права, покорно стояли в очереди. Для инициирования всей процедуры нужно было оплатить пошлину, наделать кучу копий разных документов и... подождать несколько дней.
"Зря я что ли международные права в Москве получал?" – поразмыслил я, не горя желанием проходить второй круг ада. На оборотной стороне прав Гайана значилась в списке стран, подписавших конвенцию в 1968 году, почти сразу после обретения независимости. Плюнув на права, я побежал на выезд из города. Жаркое гайанское солнце собиралось скрыться за верхушками мечетей и индуистских храмов.
Мусульмане вновь приняли меня радушно. С последним намазом я ввалился в мечеть и рухнул спать.
Наутро на границе принимала новая смена, и даже работал магазин беспошлинной торговли. Продавцы подарили мне чекушку французской водки. Казалось, Гайана хотела загладить передо мной свою вину. "Столь малым объемом вину не загладишь," – подумал я, но подарок принял. Водка была не настоящая русская, а французская. На этикетке, однако, красовалась русская фамилия.
На бумажку, которую я такими трудами добывал, обивая пороги министерств и канцелярий, никто даже не взглянул. Я оплатил проезд, затолкал многострадальный мотоцикл на паром и уплыл в Суринам.
Роман Устинов
