Разговор начался с книги Владимира Мартынова «Казус Vitanova». Музыкант взялся за нее с подачи руководителя театра «Практика» Эдуарда Боякова. Книга состоит из размышлений о музыке, как современной, так и старинной. Один из выводов, который делает автор – век композиторов закончился, мы живем в эпоху, когда большие музыкальные формы писать уже некому.
- Тут я согласен с Мартыновым, - говорит Скляр. – Для меня музыка – это песни. Я сочиняю их всю жизнь. Песня - это то, что можно воспроизвести вокально, не имея даже инструмента. Я не западаю на какой-нибудь прогрессив-рок, потому что эту музыку нельзя банально напеть.
Как складывались ваши отношения с музыкой?
- В раннем детстве музыкой для меня было то, что я слушал в квартире родителей: эстрадные советские песни, бардовские песни. Папа их ценил и даже сам поигрывал на гитаре.
Потом был рок-н ролл, но считалось, что песня, которую можно спеть под акустическую гитару – это не совсем рок-н-ролл. Роковая песня должна была звучать только в составе рок-н-ролльного бэнда. Тот период моей жизни можно назвать «ва-банковским хардкором». Классический пример этого – альбом «Так надо». Почти ничего из него не может быть сыграно и спето под гитару.
В хардкор-музыке важно с какой энергией она сделана. И важно видеть группу живьем. Я очень люблю группу Sick Of It All – нью-йоркский олдскульный хардкор, который вообще на гитаре невозможно воспроизвести. Он может быть сыгран на одной ноте, но с мощным энергетическим посылом.
После «ва-банковского хардкора» я стал производить гораздо более играбельные песни. И большую часть моих песен последних 5-7 лет вполне можно сыграть.
А что для меня музыка вообще? Это практически все, что нас окружает. Это шум леса, пение соловья, свист из приоткрытого окошка в ночной московской квартире, рев проносящихся машин или мотоцикла, рык бульдозера, въехавшего во двор. Музыкой может быть и искусственно созданный саунд. Музыка – это и классические произведения, и работы авангардистов типа «Симфонии для 10 печатных машинок и взлетающего самолета».
И даже абсолютная тишина - это тоже музыка. Хотя, если вы однажды останетесь в ситуации абсолютного звукового вакуума, вы поймете, что в нем тоже есть свои звуки. Вы услышите биение своего сердца, работу желудка. Эти звуки мы обычно не слышим, поэтому, скорее всего, они у вас вызовут дискомфорт.
Вы занимаетесь какими-то особенными практиками, чтобы развить свою музыкальную чувствительность?
- Нет, просто я давно прислушиваюсь к звукам вокруг. Пытаюсь их осознать. С годами для меня гораздо важнее стали звуки природы. Я их даже включаю в свои песни. На альбоме «Вася-совесть» (он вышел 5 лет назад) в песне про Костю «Шум и гам» есть звуки, подслушанные мной в саду. В песню «Команданте Че» я вставил звуки пилы, по которой я ритмично ударял молотком. Песню «Люба-бабавая» сопровождают перекликающиеся голоса, они там на втором-третьем пласту восприятия.
В новом альбоме «Ястреб», в песне «Любовь и смерть Бабулины Лонгория», есть звуки рокочущего моря, шум прибоя и крики чаек, которые я записал на Крите. И еще недавно я записал один удивительный звук. Это было в Сургуте, в гостиничном номере, где я остановился. Я приоткрыл окошко, чтобы покурить, а оттуда подул сильный ветер. Он так по-особенному свистел через раму, что я записал его звучание. Включу его в какую-то будущую композицию.
В вашем новом альбоме есть очень цепляющая песня – «Ястреб». Поскольку альбом называется так же, она, видимо, считается главной на нем. Расскажите, как вы ее писали?
- Этот был тот самый случай, когда найденная интуитивно первая строчка повела всю песню. Сначала я увидел себя, как я иду по полю и размышляю о том, что жизнь любого из нас конечна. Это единственная мысль, которая совершенно определена. И чем дольше живешь, тем явственнее ее видишь. Потом я увидел ястреба, эту хищную птицу, которая высматривает кого-то в траве. Может, мышь, а может… меня? Не являюсь ли я перед глазами Создателя такой же мышью?
Дальше мне вспомнились «Черный ворон» и мощная русская песня, которую я пою, «Не для меня...». Отсюда вышел переход на второй куплет: подожди еще рано, веревочка еще вьется, и время еще не пришло... И потом выход на третий куплет, когда вдруг я начинаю понимать, что, может быть, ястреб это я сам и есть. Это же все медитация. Ты должен погрузиться в это состояние, и оно само начнет диктовать тебе, что писать. Очень необычное состояние.
Когда я почувствовал, что мне удалось из потока вычленить эту песню и сочинить к ней мощные аккорды, я понял, что это большая творческая удача. Так родился символ и название всего альбома.
Еще в вашем альбоме есть крутая песня «Ныряльщик». У меня создалось ощущение, что вы ее писали, думая о человеке, которого вы раньше называли своим гуру, о поэте Евгении Головине.
- В общем плане вы, наверное, почувствовали правильно. Потому что Головин всегда говорил о стихии воды, его можно было назвать философом воды. Он эту стихию считал особенной и первой, которую нужно преодолеть, чтобы подняться на другой уровень бытия.
Но изначальная зацепка все-таки была другой. Я отталкивался от образа реального человека, которого многие знают по фильму Люка Бессона «Голубая бездна». Прообразом главного героя фильма был знаменитый французский ныряльщик Жак Майоль, он поставил множество рекордов по погружению без акваланга. В конце этого фильма герой уходит из жизни, опускаясь в море. Но в реальности Майоль добровольно расстался с жизнью по-другому, он повесился. И для меня это загадка. Я нигде не прочитал, не нашел ответа, почему он так сделал. Казалось бы, он, как человек, преданный морю, мог уйти, как герой фильма. Но он решил по-своему.
Фото: Мария Совятская
Вам тоже близка стихия воды? Ведь вы – Рыба по гороскопу, и ваш сын тоже. Вы вели передачу «Учитесь плавать», пели моряцкие пени с Гариком Сукачевым в дуэте «Боцман и бродяга».
- Да, близка. Еще Хендрикс сравнивал музыку с морской волной. Он говорил, что музыка - это безбрежный океан, и плавать по волнам той музыки не так просто, этому надо учиться.
Учитесь плавать,
Учитесь плавать
Не только всюду, но и везде.
Вода смывает
Земную копоть,
И звезды только видны в воде.
(цитата из стихотворения Евгения Головина «Учитесь плавать» - ред.)
Вы, кстати, плаваете? По вашему виду можно сказать, что вы много занимаетесь спортом и ведете здоровый образ жизни.
- Я думаю, что мой цветущий вид оттого, что я благодарен Создателю за каждый день, и это дает полноту бытия. Да, я плаваю в бассейне уже много лет. Это поддерживает меня на плаву - в прямом и переносном смысле – и хорошо для голоса.
Но есть у меня привычки не такие уж и здоровые. Хотя на наркотики я точно не подсел (смеется), но курить не бросил. У меня перед глазами образ дедушки Виктора Петровича, которого я очень люблю, и на которого во много ориентируюсь. По моим прикидкам, он бросил курить лет в 60. Так что у меня еще есть время, я надеюсь.
Скажите, а вы с годами все больше пишете для себя или согласуете свои тексты с внутренним контролером, чтобы что-то воспитать в слушателях? Спрашиваю, потому что на альбоме «Ястреб» есть довольно бескомпромиссные тексты – например, в песнях «Миллионы», «Мясотело», «Анзер».
- Я сейчас стараюсь делать песни, которые резонируют с моими внутренними состояниям. И так как я всегда был уверен, что каждый рок-н-рольщик в России должен быть социально неиндеферентен, то я на какие-то ключевые моменты обязательно откликаюсь. Я не ставлю это своей непременной задачей. Но я сопереживаю. До тех пор пока я внутренне ощущаю себя человеком рок-н-рольной формации, такие песни будут в моей истории.
Но вот ставить специальную задачу по воспитанию какой-то идеи в слушателях… наверное, уже нет. Скорее всего, мне хочется в момент того, как какая-то тема приходит в голову, максимально точно ее выразить. На это уходит самое большое время погружения в песню. И если я начинаю строчкой: «Спасибо тебе мама, что дала мне эту жизнь, без тела далеко не убежишь», то я дальше просто следую логике - а за что я говорю вообще «спасибо»? И я ухожу в свою историю. Конечно не могу не наткнуться на узловые моменты, к которым был сопричастен. И тут я должен быть максимально честен. Если у нас был такой период, как Афганистан, я не могу о нем не сказать, потому что он был для меня важен. Дальше был развал Союза, Чечня... Песня «Миллионы» написана год назад, но не потеряла актуальности и сегодня.
Для меня важно передать свое ощущение действительности, и если вдруг оно выводит меня на социальную тему, не совсем политкорректную для кого-то, меня это не останавливает. С годами у меня возрастает смелость высказывания. Я все меньше оглядываюсь на тех, кому мои песни кажутся неполиткорректными. Если раньше я мог сгладить угол, то сейчас я стараюсь все больше быть искренним перед своей совестью и слушателем.
А все, что касается меня как человека со своим внутренним миром, (пауза, долго думает, - ред.) все более шифруется под различными образами. Потому что это слишком личное. Это может быть выражено, но точно не до степени публичного самораздевания.
Вы в разные отрезки творческой жизни, работали с разными музыкантами. А из современных с кем бы вы хотели спеть?
- Из западных - маловероятно, все-таки очень мы удалены друг от друга. Хотя мне интересен Генри Роллинз (фронтмен групп Black Flag и Rollins Band, – ред.). Месяц назад он приезжал в Россию с концертом, и я сделал с ним интересное интервью. Если бы он продолжал заниматься музыкой, я бы ему какую-нибудь совместочку предложил бы. Например, спеть дуэтом две песни: нашу народную песню и американскую.
Что касается наших музыкантов, то в последнее время я для себя музыкально открыл Машу Макарову. Я проникся ей как певицей, и вот с ней мне было бы любопытно посотрудничать.
Фото: Михаил Максимов
Кто-то из современных или классических композиторов вдохновляет вас, оказывает на вашу музыку сейчас влияние?
- Из вновь открытого мной поля классической музыки мне наиболее интересен Рахманинов. Я вижу в нем такие глубины, которые, может быть, даже послужат пищей для моей рок-музыки. Относительно недавно я погрузился в Чайковского. В последнее время я его как-то почувствовал. Мне показалось интересным творчество Стравинского, но пока я не могу в него въехать. Зато Свиридов отозвался в моей душе. В любом случае в классической музыке я для себя нахожу больше интересных откровений, и она на меня действует сильнее, чем любая рок-музыка, которую я слушаю.
Хотя я в охоточку могу переслушать какой-нибудь альбомчик из Led Zeppelin. Или поставить диск Хендрикса - я его считаю величайшим гитаристом, и никто другой пока его не затмил. Еще я очень глубоко и долгие годы был погружен в музыку, которую делал Пако де Люсия. Мне казалось, что он особенный гитарист и поля, которые он создает, тоже какие-то особенные. У него есть несколько сногсшибательных шедевров гитарной музыки, например Canción de Amor, невероятно красивая вещь.
А из совсем свежего, пожалуй, Дэвид Боуи. Предсмертный диск Боуи - это очень сильный, с трагическим звучанием альбом. Это реквием, написанный автором самому себе.
У вас 11 марта будет концерт с «Ва-Банком». Раньше вы говорили, что реюниона группы не будет. Что это сейчас: воссоединение или простая формальность?
- Если говорить честно, то чистая формальность. Потому что это мой корабль, и я его имею право называть, как хочу. Группа «Ва-банкъ» всегда была группой Александра Ф. Скляра, а как он называет этот проект, это просто фигура речи. Коль скоро на сцене будут те музыканты, с которыми я работаю последние несколько лет, то почему бы наш состав снова не назвать группой «Ва-банкъ»?
Во многом мы действуем как группа единомышленников. Мы ездим, как группа, творим на студии, как группа, мы - люди которые живут одной музыкальной жизнью в рамках этого коллектива. Это честно и по совести, а жить надо честно и по совести.
Текст: Ольга Бобровская
