Евгений Водолазкин: Совершенно непонятно, какими мы выйдем из пандемии. ЭКСКЛЮЗИВ

Героем программы «Культ личности» на телеканале «МИР» стал известный российский писатель Евгений Водолазкин. С ним пообщался ведущий Григорий Заславский.

У вас вышла новая книга, с чем я вас и поздравляю. Это новый роман, который называется «Оправдание острова». Книга рассказывает об острове, которого на самом деле не существует. Первый вопрос будет связан с тем, что в вашей новой книге, как и в предыдущем бестселлере «Лавр», действие разворачивается как в Средневековье, так и в наши дни. В этой связи что для вас интереснее – «приключение слова» и в этом смысле филологический сюжет или сюжет внешний – с конкретными героями, сюжетом, обстоятельствами действия, переменами судеб персонажей?

Водолазкин: Здесь все важно, потому что та форма, в которой я создаю романы, она имеет значение. И более того, я всегда говорю, что в художественном произведении форма – это его содержание. Знаете, эта история сложилась после 30 лет моих занятий средневековым историческим повествованием. Когда занимаешься текстологическими исследованиями и по 15 раз носом, что называется, проходишь один и тот же текст, то вольно или невольно, но ты впитываешь в себя эту манеру повествования: особый синтаксис, особая организация текста и особое видение, конечно. И мне захотелось рассказать об этом, и даже не об этом, а рассказать этим способом историю выдуманную, которой не было на свете. Точнее, она была, но была рассыпана в разных текстах, древнерусских и средневековых текстах. Для чего я это делал? Сейчас, может быть, как никогда остро встает вопрос истории, ее истинности или неистинности. И средневековая манера описания исторических событий в каком-то смысле выглядет предпочтительнее нынешней, потому что, как это ни странно, в больше степени она объективна.

Скажите, а если вы сегодняшний оказались в обстоятельствах своего романа, но вы, знающий о том, что было тогда, и знающий хорошо тексты того времени и психологию тогдашнего героя, человека, можете ли сказать, что каких-то поступков, каких-то действий настоящий средневековый человек не мог бы сделать, а делает так потому, что этого захотелось вам как писателю?

Водолазкин: Средневековый человек не мог не верить. Он мог верить в разных богов, мог верить неправильно с точки зрения той или иной группы и быть еретиком. Удивительное обстоятельство, связанное со Средневековьем, состоит в том, что неверующих людей не было.

А есть ли конкретные прототипы и у средневековых героев, ну и у сегодняшних тоже?

Водолазкин: Их множество – от Вещего Олега до епископа из «Истории франков» Григория Турского. Я старался следовать не только средневековым формам, но и средневековым персонажам. Они действительно, большая часть, это люди, бывшие в том или ином виде, или те, о ком повествовали. Поэтому, как и в «Лавре», прототипов множество.

Во МХАТе имени Горького только что вышел спектакль по вашему роману «Лавр». И надо сказать, что, когда Эдуард Бояков был только назначен руководителем театра, он во всех интервью, во всех публичных интервью, говоря о том, каков идеал его сегодняшней русской литературы, всегда первым делом называл роман Водолазкина «Лавр». И в связи с этим скажите, это театр пришел к вам с предложением, чтобы вышел спектакль по вашему роману, или вы, слушая интервью, пришли и сказали: «если вам так нравится, то, может, поставите?» Чья это была инициатива?

Водолазкин: Театр вышел на меня. Потому что я никогда не обращаюсь к театрам или к кино. Я делаю так не потому, что я задираю нос или по каким-то другим соображениям. Просто я считаю, что в данном случае инициатором должны быть режиссеры театра или кино.

В спектакле заняты такие замечательные актеры, как Дмитрий Певцов, как Леонид Якубович. Скажите, а в принципе, вы какое-то участие в выборе атистов принимали или нет? Вы говорили о том, что «мне бы хотелось, чтобы...»?

Водолазкин: Это тоже один из моих принципов – не вмешиваться в процесс, допустим, перевода. «Лавр» переведен, по-моему, на 34 языка. И я никогда не лез со своими советами. Только когда меня спрашивали, я объяснял. В данном случае речь тоже идет о переводе с языка прозы на язык театра. Это совершенно разные языки. И в театральном языке я гость. В общем, мне кажется, что я должен доверять тем, кто этим занимается, и, более того, не должен настаивать на том, чтобы это непременно напоминало роман. Например, была великолепнейшая постановка Бориса Павловича в петербургском Театре на Литейном «Лавра». Спектакль довольно далеко отошел от романа, но он настолько ему внутренне соответствовал по духу, что я, кроме благодарности, более не испытывал ничего.

В вашем романе «Лавр» много такого, я бы сказал, жестого, страшного, много крови, много натурализма. И в этой связи ставите ли вы условия и ставили ли в этом случае о том, что «пишите, что хотите, но вот эта жестокость, это страшное, на сцене в той или иной мере присутсвовать должны»?

Водолазкин: Нет, таких вещей не было, я не ставил никаких условий и уже тем более я не мог настаивать на натурализме. Действительно ведь, то, что в романе является словесным описанием, в представлении на сцене могло бы выглядеть таким «ужастиком». Потому что это все настолько наглядно и очевидно.

Ваша самоизоляция, насколько я понимаю, прошла достаточно успешно. Кроме «Оправдания острова», есть, насколько я знаю, еще одна книга. И в этом смысле вы, получается, довольны вот этой самой ситуацией, самоизоляцией, выгодной для писателя?

Водолазкин: Вы знаете, это удивительное время самоизоляции и удаленки. Вдруг выяснилось, что время тратилось так непродуктивно. Я постоянно был в каких-то поездках, в каких-то не очень нужных встречах участвовал, хотя я всегда старался свести это к минимуму. Но вот тут, когда меня нельзя было выковырять из деревни Белоостров, где я снимаю дачу, я вдруг понял, что можно делать в два – три раза быстрее все. Вторая книга – это «Сестра четырех». Это одна из пьес, которые я писал в разное время. Я написал ее в самом начале пандемии. Потому что меня потрясло это событие, это одно из тех событий немногих, которых никогда не было на земле, – так, чтобы мир остановился. Да, были раньше пандемии, были страшные события вроде чумы во Флоренции, в Пскове, еще где-то, трупы валялись по улицам, были страшные события. Но такого, чтобы замер весь мир, такого не было. Это мы переживаем впервые, и непонятно, чем это для нас кончится. Я имею в виду даже не в медицинском смысле, а в психологическом: какими мы выйдем из всего этого?