28 ноября исполняется 140 лет со дня рождения великого русского поэта Александра Блока. Его считали главным поэтом Серебряного века, а Колчак хотел казнить за поэму «Двенадцать». Пастернак называл поэта барометром эпохи, а Юрий Анненков писал: «Мы пили и пьянели, читая стихи Блока».
«Это, безусловно, самый гениальный поэт эпохи Серебряного века с очень трагической судьбой и с очень ярким даром, – отметила в интервью корреспонденту «МИР 24» доктор филологических наук Юлия Балакшина. – Все люди так или иначе чувствуют красоту, но у большинства это мимолетные переживания, они вспыхивают и уходят. А у Блока это очень глубокое, можно сказать, религиозное по природе своей чувство: видение красоты и таинственности мира. Но важна не только эта его способность видеть, но и его особая поэтическая одаренность, которая позволяет это особое измерение открыть читателям. У людей, чувствующих поэзию, интерес к нему никогда не иссякнет».
Детство Блока прошло в доме его деда со стороны матери, ученого-ботаника и организатора науки, ректора Петербургского университета Андрея Николаевича Бекетова. Дело в том, что родители будущего поэта расстались вскоре после того, как он родился на свет.
Отец поэта Александр Львович Блок был правоведом, профессором Варшавского университета. А мать Александра Андреевна, урожденная Бекетова, была русской переводчицей и литератором. Тогда не были приняты разводы. Но эта решительная женщина не только ушла от мужа из-за его тяжелого характера (а если точнее, то попросту сбежала от побоев), но и добилась указа Синода об официальном расторжении брака с первым супругом. Правда, на это ушло целых девять лет. Отец после этого женился еще раз, но история повторилась: вторая жена тоже ушла от него, забрав с собой дочку.
Александр Блок все эти годы жил вместе с матерью в доме деда, а лето проводил в имении Бекетовых Шахматове. Сочинять стихи Блок начал в пять лет. Когда мальчику исполнилось девять лет, его мать вышла замуж повторно. На этот раз – за гвардейского офицера польского происхождения с замысловатой фамилией Кублицкий-Пиоттух. Судя по всему, поэт был в дружбе с отчимом. Позже тот стал генерал-лейтенантом и участвовал в Первой мировой войне.
В 1891 году 10-летний Александр Блок выдержал экзамен и был принят сразу во второй класс Петербургской Введенской гимназии. К тому времени он уже активно писал и прозу, и стихи. А также вместе со всей семьей издавал в одном экземпляре рукописный журнал «Вестник». Его мать активно поддерживала эту литературную игру. Кроме нее, в редакцию входили двоюродные и троюродные братья Блока, а также старшее поколение Бекетовых – бабушка писала рассказы, а дедушка иллюстрировал издание. Игра продолжалась долго: вышло целых 37 номеров «Вестника». Александр Блок писал для него статьи, стихи, а также публиковал главы приключенческого романа, который писал постепенно, от номера к номеру. Позже, в последние годы учебы в гимназии Блок попробовал себя в роли драматурга: он писал пьесы и ставил их на сцене домашнего театра.
Когда Александру Блоку было 16 лет, он пережил первую любовь, которая потрясла его до глубины души. Это произошло в Германии, в курортном городе Бад-Наугейме, куда он поехал вместе с матерью. Предметом его страстного чувства стала жена статского советника Ксения Садовская, которая была старше него на 20 лет.
Конечно, о сколько-нибудь серьезных отношениях со взрослой замужней дамой речи быть не могло, но эта первая любовь произвела на юношу огромное впечатление, что отразилось в его творчестве. Юный поэт посвятил Садовской стихотворение «Ночь на землю сошла. Мы с тобою одни» – первое автобиографическое произведение в его творчестве.
После окончания гимназии Александр Блок поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, однако скоро понял, что юриспруденция не для него. И в 1901 году перешел на историко-филологический факультет. С этого момента он начал сближаться с петербургской литературной элитой. Так, в 1902 году произошло его знакомство с символистами Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковским, что предопределило его увлечение мистическим символизмом. Блок также сблизился с Валерием Брюсовым и Андреем Белым, жившими в Москве.
Молодой поэт был очень сдержанным, казался даже холодноватым и тщательно скрывал за этим внешним обликом иногда настигавшие его приступы гнева, которые он унаследовал от отца.
Вот как описывал лицо молодого поэта Максимилиан Волошин: «Академически нарисованное, безукоризненное в пропорциях, с тонко очерченным лбом, с безукоризненными дугами бровей, с короткими вьющимися волосами, с влажным изгибом уст, оно напоминает строгую голову Гермеса, в которую вправлены бледные глаза из прозрачного тусклого камня. Мраморным холодом веет от этого лица».
Что же происходило в это время с молодым поэтом? Да все самое главное, что предопределило его творческий почерк.
«Первый цикл его стихов – это «Стихи о Прекрасной даме», – говорит Юлия Балакшина. – Без темы вечной женственности о Блоке говорить бесполезно: он последователь Владимира Соловьева и представитель второго поколения русских символистов, которое не могло пройти мимо учения Соловьева, его мистики вечной женственности». Хотя, по словам доктора филологии, сам Александр Блок вышел из очень позитивистской научной среды и ничто, кажется, не предвещало, что в нем откроется это «мистическое окно».
В 1903 году 23-летний Александр Блок женился на Любови Менделеевой – дочери великого русского химика Дмитрия Менделеева, актрисе, которая впоследствии стала историком балета и автором книг. К тому времени она окончила Бестужевские высшие женские курсы и брала уроки актерского мастерства у актрисы театра Александры Читау. Именно Любовь Менделеева, такая, казалось бы, земная и позитивная, с которой Блок был много лет знаком, стала прообразом его эфемерной Прекрасной дамы, героиней его любовной лирики.
«Мои нынешние студенты подсмеиваются, когда им рассказываешь, что в облике своей невесты, а потом жены поэт видел явление Вечной женственности, «Величавой Вечной Жены», – говорит Юлия Балакшина. – Им это кажется странным и непонятным, что человек своей верой может перетворить реальность, что не бытовые, исторические, экономические законы подчинят себе его жизнь, а сам человек своей верой, своей любовью, своим духом эту жизнь может изменить, преобразить».
В блоковскую Прекрасную даму был влюблен и поэт Андрей Белый. В этом многолетнем любовном треугольнике царил культ сперва абстрактной женственности, а потом вполне конкретной женщины. На этой почве у Блока и Белого постоянно возникали конфликты: они то ссорились, то вновь мирились, восхищались творчеством друг друга и впадали в яростную критику, дружили и вызывали друг друга на дуэль.
Но Любовь Менделеева-Блок была женщиной, желавшей чего-то большего, чем пассивная роль музы между двумя талантливыми поэтами. Блок боготворил и превозносил жену, гордился их духовным родством, но, судя по ее мемуарам, любовь его была скорее платонической, что обижало молодую женщину. Она играла на сцене, у нее было множество поклонников, а с 1907 года супруги жили в браке, который много позже стали называть открытым: и у него, и у нее были романы, о чем она сама откровенно писала в своих мемуарах. От актера Константина Давидовского у нее даже родился ребенок, который, к сожалению, прожил недолго.
Позже в 1912 году Блок написал драму «Роза и Крест», посвященную постоянному любовному треугольнику в их жизни. Это произведение невероятно впечатлило Станиславского и Немировича-Данченко. Но на сцене театра драму так и не поставили.
«Ранний Блок мечтает, что вечная женственность победит тяжесть и безобразие, что мир преобразится и станет явлением красоты, но получается наоборот, – говорит Юлия Балакшина. – В его стихах на Незнакомку смотрят «пьяницы с глазами кроликов», над озером скрипят уключины и раздается женский визг – этот пошлый мир одолевает красоту, берет ее в плен и не выпускает. И на Россию Блок смотрит в каком-то смысле сквозь миф об этой Вечной женственности. Россия для него один из ликов прекрасной Души мира, но тоже взятый в полон».
В 1905 году Россию потрясла первая революция. Она отразилась и в поэзии Александра Блока. По словам Юлии Балакшиной, в творчестве Блока прослеживаются историософские попытки понять, что есть Русь и каково ее место в мировом пространстве. Вот эта Русь – скифы, «с раскосыми и жадными очами», которые «держали щит меж двух враждебных рас / Монголов и Европы». И, конечно, он очень чувствует такую Русь как смесь разных народов: «Чудь начудила, да Меря намерила». Но при этом очень тепло и глубоко переживает ее единство и единственность – как жены: «О, Русь моя! Жена моя! До боли / Нам ясен долгий путь!». Видит скованность ее какими-то силами: «Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма», а с другой стороны, «На поле Куликовом» верит в свет, который от нее воссияет: «Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострам / Степную даль». У Блока сложные отношения с Россией, но свою связь с ней он очень чувствовал.
«Мне, как историку, еще очень дороги некоторые блоковские характеристики эпохи, которые ему, как человеку мистически чуткому, удается уловить и сжато выразить, – говорит Юлия Балакшина. – В его поэме «Возмездие» есть замечательные характеристики XIX и ХХ веков:
Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
И дальше он перечисляет какие-то конкретные факты из того, что происходит в мире. Это очень верное его ощущение, что тень надвигается. Вместе с мистикой Света у него и чутье к тем бесам, которые были готовы Россию захватить и пожрать, что, в общем, и сделали».
В лирике Блока в эти годы нарастают щемящие, горестные нотки тоски, бездомности, безотчетной тревоги, ощущения грядущей гибели окружающего его мира, «страшных лет России».
Важный вопрос, который касается Блока, это соблазн революции, которую он, как и вообще трагедию страны и ХХ веке, почувствовал задолго до 1917 года.
«Эту надвигающуюся «тень Люциферова крыла» он почувствовал задолго. Но при этом среда, в которой он жил, как-то форматировала его, погружая в социальные проблемы, – говорит Юлия Балакшина. – Так, в 1903 году в «Фабрике» он пишет о бесчеловечном, даже инфернальном и циничном отношении между людьми в наступающем веке. Рабочие подходят к фабрике, скрипят болты на ее воротах, кто-то «недвижный и черный» считает приходящих.
Они войдут и разбредутся,
Навалят на спины кули.
И в желтых окнах засмеются,
Что этих нищих провели».
По словам филолога, поэт чувствует, как обезличивающая система этой фабричной жизни заражает воздух новыми противоречиями. И когда происходит Февральская революция, Блок воспринимает ее с большим энтузиазмом.
В 1917 году Блок в качестве редактора стенографических отчетов вошел в состав Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию преступлений царского правительства. Материалы следствия были им обобщены в книге «Последние дни императорской власти».
«Тут и происходит очень непонятный для меня сбой в его нравственном выборе, – говорит Юлия Балакшина. – Это, конечно, еще не та «чрезвычайка», которая будет при Дзержинском, но само желание поэта быть при допросах с пристрастием, ставящих людей в унизительные положения, – мне кажется, это какая-то странная духовная ошибка. Сначала Александр Блок восторженно принимает Февраль, потом его энтузиазм утихает, ему кажется, что нужно еще обновление, – и вот, пожалуйста, Октябрьская революция, мощная стихия снова забушевала. Блок также с восторгом ее принимает».
В 1918 году создаются поэмы «Двенадцать» и «Скифы». Его статьи выходят отдельным сборником «Искусство и революция». Блок делает доклады в Вольной философской ассоциации, готовит к переизданию свою трилогию, становится членом Театрально-литературной комиссии и редколлегии издательства «Всемирная литература».
«Поэт исполнен радостного энтузиазма и желания трудиться на благо революции, – говорит Юлия Балакшина. – Его призывы: «Всем сердцем, всем сознанием слушайте музыку Революции!» Тут нельзя не вспомнить поэму «Двенадцать». Священник там изображен в карикатурных тонах. Христос же не там, где этот священник, а там, где отряд из двенадцати революционных солдат. Это шествие Блок изображает всерьез – он верит в то, что эти люди, эта бандитская банда ведома какой-то высшей силой».
После публикации поэмы «Двенадцать» многие бывшие друзья отвернулись от поэта. А Николай Гумилев однажды едко заметил, что Блок, написав «Двенадцать», послужил «делу Антихриста», «вторично распял Христа и еще раз расстрелял государя». А Всеволод Иванов в своих воспоминаниях описал встречу с адмиралом Колчаком, который заметил ему за беседой: «Горький и в особенности Блок талантливы. Очень, очень талантливы. И все же обоих, когда возьмем Москву, придется повесить».
Но вскоре после подъема поэта настигает небывалое разочарование. «Мировая революция превращается в мировую грудную жабу, – говорит он Анненкову. – Мы задыхаемся и задохнемся все». По словам Юлии Балакшиной, человек, столь духовно чуткий, не мог не понимать, что обновление не должно и не может прийти через насилие над людьми, которое предлагала революция. «Он обманулся, но очень быстро прозрел, – говорит филолог. – И это было мучительное прозрение и гибельное для него. Блок очень болезненно воспринял, когда крестьяне сожгли их библиотеку в Шахматове, и не мог не видеть начавшегося разгрома великой русской культуры. После этого соблазна и падения ему больше жить уже было нечем – никаких других оснований для жизни Блок уже не нашел».
В апреле 1921 года нарастающая депрессия поэта перешла в психическое расстройство, сопровождающееся болезнью сердца. Тяжелобольной, поэт просил выдать им с женой выездные визы для лечения за границей. Вопрос решался прямо на Политбюро ЦК РКП(б), но в визе было отказано. Позже визы все-таки выдали, но время было упущено. Говорят, что накануне смерти Александр Блок бредил и в почти бессознательном состоянии просил проверить, не осталось ли экземпляров его поэмы «Двенадцать». Поэт хотел полностью ее уничтожить.
Блок вошел в историю русской и мировой литературы, в первую очередь, как тончайший лирик, при этом с чрезвычайно сильным чувством формы. Стихи последней трети своей жизни он как в граните высекал! Его произведения обладают исключительной силой внушения, многие исследователи называют его творчество «словесной живописью», мощной и емкой, в которой воссозданы и нежность лирических озарений, и драматический накал страстей.
Если человек хочет расслышать стихи Александра Блока сейчас, то что в его творчестве особенно интересно? «Это зависит от каждого конкретного читателя, – говорит Юлия Балакшина. – Кто желает испить апокалиптических предчувствий, тот может читать, практически все: «Все ли спокойно в народе? / – Нет. Император убит». А кто хочет Блока, в котором есть еще надежда, тому надо читать раннее – «Стихи о Прекрасной даме». Кому-то нравится цикл стихотворений «На поле Куликовом», но многие считают, что в нем Блок излишне идеологичен. Я люблю то, что читала сегодня: «Когда ты загнан и забит / Людьми, заботой иль тоскою». Многим людям я советовала бы выучить это стихотворение наизусть, его повторять, останавливаться, слушать эту тишину ночную, красоту мира, к ней прикасаться – она действительно может исцелять. Особенно если за этим стоит порыв подлинной веры».
Подробнее в сюжете: Книги
Читайте также: