Декабрь – месяц, когда певица Ёлка буквально нарасхват! У нее каждая минута расписана. И тем не менее, она нашла время встретиться со зрителями нашего телеканала. В выпуске программы «Достучаться до звезды», который можно посмотреть на телеканале «МИР 24», певица рассказала о своем отвращении к снобизму, о равнодушии к флирту, поисках своего стиля и трепетном отношении к своей личной жизни.
— Сегодня нас пригласила в свою штаб-квартиру певица Елка. Спасибо большое за приглашение! Здесь очень уютно…
— Да, да. Потому что у нас практически весь коллектив женский, поэтому тут уютно, совсем по-домашнему.
— Я могу предположить, что в предновогодние дни, когда певица Елка и зеленая красавица елка начинают тесно сочетаться друг с другом, ты, наверное, начинаешь раздражаться, потому что всегда одно и то же.
— Ну конечно, я закатываю глаза и цыкаю, естественно! Потому что у каждой шутки есть срок годности, во-первых, а во-вторых, это, конечно, не табуированная тема, но насчет меня достаточно сложно пошутить смешно.
— Это правда.
— Я размышляла на тему актуальности имени, но когда ты очень много лет Елка, то… Меня ничего не ломает, но посмотрим лет через пять, через десять. Посмотрим, вообще, захочется ли мне быть певицей. Я не люблю загадывать наперед, но пока я очень хорошо чувствую себя Елкой. Ну а в жизни – да, можно называть меня Елизаветой Вольдемаровной.
— У тебя очень музыкальная семья. Все пели: и папа с мамой, и бабушки-дедушки … Это повлияло на выбор твоего пути?
— Нет.
— Никак?
— Нет! Да! Я не знаю! Возможно. Наверное.... Потому что просто для нас всегда музыка была частью жизни. «У меня родители такие музыкальные, стану-ка и я…» – так я явно не размышляла. А косвенно – скорее всего, да.
— Но с другой стороны, в отличие от, допустим, обычных родителей, они могли тебе что-то подсказать? Посмотреть какие-то твои первые выступления и сказать, что, допустим, вот здесь ты делаешь правильно, а вот здесь не очень. Помогали они в этом деле?
— Папа всегда был самым четким моим критиком. Музыкально он меня практически не критиковал, но он всегда мне тихонечко подсказывал, где, по Станиславскому, «верю-не верю», где убедительно, а где неубедительно, где я старалась выпятить свои голосовые данные, и от этого очень пострадала драматургия произведения, например. Такие вещи он мне всегда подсказывал.
— Когда ты им сказала, что, мол, я еду в Москву и буду там заниматься шоу-бизнесом?
— Я никогда так не говорила.
— Просто уехала – и все?
— Заниматься шоу-бизнесом…
— Ну, делать карьеру певицы!
— Нет, я не знала, что я сделаю карьеру певицы. Я ехала попробовать, а не «Сейчас я вот!..». Такого не было никогда.
— У них твой отъезд не вызвал беспокойства?
— Беспокойство, конечно, было! У нас с родителями всегда были очень зрелые отношения, и я им за это очень признательна. Мои родители никогда не спекулировали на том, что, дескать, я тебе всю жизнь отдала, а теперь ты меня на старости лет бросишь и воды не подашь… Я знаю таких родителей. И это именно спекуляция, это нечестно, очень нечестно.
— Я подозреваю, что тебе нечасто удается навещать родственников на родине. Ты от этого страдаешь, или все уже привыкли, что у тебя есть график, у тебя очень плотная жизнь и ты просто не можешь часто приезжать?
— Ну, все – это одно, а я – это другое. Конечно, я скучаю, и по мере возможности я приезжаю домой.
— У меня всегда возникает вопрос, когда стройные звонкие девушки принимают гостей и выставляют какие-то угощения: что они из этого сами едят?
— Все. Я ем все.
— Как это так?! Мне кажется, ты сейчас обманываешь…
— Нет. Я ем все. Я тебе сейчас расскажу про еду. Во-первых, еда – это самое доступное из удовольствий, которое у нас есть. Чтобы я себя лишила удовольствия?! Такого быть не может! Нет, я очень люблю есть.
— Но ты не выглядишь как девушка, которая все себе позволяет.
— Во-первых, я не самая стройная из певиц, давай по-честному. И иногда мне об этом напоминают в соцсетях: у нас очень добрые люди.
— Серьезно?!
— Конечно! Что-то иное, что-то менее привычное всегда вызывает странную реакцию. Поэтому если ты чем-то отличаешься, не дай Бог, от привычного ряда артистов, тебе, конечно, об этом периодически сообщают.
— Это должно же как-то смущать, заставлять предпринимать какие-то действия…
— Чтобы быть как все, что ли? Чтобы подходить им больше? А зачем? Чтобы им больше нравиться? Тем, кому я уже не нравлюсь? Вот меня это больше всего раздражает! Это диссонанс какой-то. Чтобы нравиться тем, кому я изначально не понравилась, я ничего не сделаю, я палец о палец не ударю. Во-первых, я себе нравлюсь, так какого черта?! Если я себе перестану нравиться, я конечно же буду предпринимать какие-то усилия: я люблю себе нравиться. Но для того, чтобы нравиться кому-то – не-а.
— Перейдем от кулинарии к музыке. Я очень хорошо помню и представляю два очень серьезных этапа в твоей музыкальной карьере, которые были на виду у всех. Я отлично помню, как ты выступала перед Рианной в Москве. Ты была девушка в кроссовках и джинсах, у тебя была группа с очень таким колючим рок-н-ролльным-ритм-энд-блюзовым саундом… Выглядело это очень даже. И в то же время, вот этот образ и эта музыка – они себя сами исчерпали или тебе все это перестало нравиться?
— А это одно из другого вытекает, это две части одного и того же вопроса. Но это ты первый этап сейчас описал. И напомнил мне, кстати. Так интересно…
— Это было здорово?
—Да, очень здорово! Я тогда волновалась ужасно. Получается, их менеджмент нас утвердил, они все проверяли-перепроверяли… Рианна! Интересно, а помнит она меня? Она такие помады красивые выпустила…
— Первые твои пластинки, которые были как раз такие рок-н-ролльно-ритм-энд-блюзовыми, они были выпущены в альянсе с Владом Валовым, который очень много сделал, конечно, для хип-хопа в России. Как продюсер, он властный человек? Насколько он вообще является таким диктатором, Карабасом-Барабасом? Как ваши отношения развивались?
— Он властный, но я бы не сказала, что он Карабас-Барабас. То, что он неоднозначная личность – это абсолютный факт. Он очень неоднозначный! Но это не отрицает, не отменяет и не перечеркивает того, сколько всего он сделал в принципе для жанра и, в частности, для меня. Тут я всегда буду с огромным пиететом и уважением к нему относиться, несмотря ни на что.
— Расставание было дружеским и естественным, или были какие-то взаимные претензии?
— С шероховатостями, я бы так это сказала. Ну, слушайте, это все равно разрыв, все равно этап, все равно шаг, и шаг это непростой. Это шаг непростой был для меня, мне это решение давалось очень сложно и очень дорого. Так же не бывает: «А, ха-ха, здорово, давай! Удачи!» – конечно, так не бывает. Поэтому да, было не очень просто.
— Когда в твои руки попала песня «Прованс» – а она ведь совершенно из другой оперы была, это была поп-музыка чистой воды, интересная, довольно яркая, но совершенно не похожая на то, чем ты занималась раньше, – у тебя не было ощущения «Зачем мне все это?»
— В смысле?! Так это я захотела эту песню, я ее себе выбрала! Меня дико веселит, когда люди думают, что кто-то пришел и скормил мне песню, скормил мне вдруг элегантное платье в пол, каблуки… «Вы так изменились! Да, эти продюсеры – страшные люди!» Я выбрала себе эту песню. Она до такой степени раздражающая была, до такой степени была въедливая, и я подумала, что в ней что-то есть. Она дерзкая, и она с характером. И я конкретно захотела себе поп-песню. Что такое: всем можно, а мне нельзя?! А я хочу! А ну-ка!.. Это был вызов себе, это был троллинг себя, это был троллинг поп-музыки в целом, как жанра. Ну, и такая легкая проба пера.
— Но ты понимала, что это может затянуться? Илы ты подумала: вот сейчас я попробую в это сыграть, а там видно будет?
— Нет, меня точно уже затянуло чуть-чуть в другую сторону, это факт. Но дело в том, что признаваться в этом себе сложнее всего. Потому что как только ты внутри себя согласился с этим, что да, мне не хватает той аудитории, которая у меня есть, мне действительно есть что сказать, я могу делать это гораздо громче… В этом себе признаться гораздо сложнее. Потом, когда ты принимаешь это в себе, сказать это всем остальным гораздо проще. Поэтому все эти шаги наверняка были для этого, но я до последнего не признавалась в этом себе: «Это просто я, это я смеюсь так, ха-ха-ха!..»
— К нам иногда пишут телезрители и задают вопросы, например, девушка Евдокия из Новосибирска спрашивает, правда ли, что ты избавилась от всех вредных привычек? И какие они были?
— Практически от всех вредных привычек, давай так говорить, а то я сейчас вознесусь, кажется! Я веду достаточно здоровый образ жизни, не придавая этому такого огромного значения. Просто мне, правда, так проще. У меня так больше сил.
— То есть легче выносить график, перелеты и все остальное?
— Да. Я не могу себе представить, как можно совмещать такой график и, например, алкоголь или наркотики.
— Многим удается…
— Да, многим удается, они очень сильные люди, возможно, я им немного завидую, и тем не менее я про себя точно знаю, что у меня – или-или. Или очень недолго дико яркая жизнь… (смеется) Плюс я очень не люблю алкоголь, мне очень повезло в этом плане: не то, чтобы я облизываюсь, тяжело вздыхаю каждую пятницу и завидую своим друзьям. Нет, я очень радуюсь. Я не сноб, я принимаю людей такими, какими они выбрали быть. Я спокойно веселюсь в компании выпивающих, чудящих, чадящих даже людей. То есть у меня нет такого пренебрежительного отношения. Когда я не ем мяса, я не смотрю на людей, которые едят мясо, осуждающе и ненавидя их, испепеляя взглядом. Я за то, чтобы у каждого человека был выбор. У меня много друзей-веганов, и я тоже пробую быть веганом, но это не достижение, это не делает меня «немножечко качественно лучше, чем окружающие». Вот это я ненавижу: тот снобизм, который мы включаем в себе, как только мы от чего-то избавились.
— По поводу привередливости: на гастролях ты привередливый человек?
— Я в принципе привередливый человек. Я не очень простой человек, но скажем так: я требовательный человек. Мне сложно, и чем дальше, тем сложнее терпеть аматорство и непрофессионализм. У меня на это дергается глаз, когда я уже видела, как можно, то на половиночку уже не соглашусь.
— По поводу образа. Тебе, наверное, неоднократно уже говорили, что ты похожа на девушку, которая либо знает все лучшие магазины города и знает, что сейчас написано в модных журналах и как это на себя примерить, либо у которой есть отличный стилист, который знает все модные магазины города, всех дизайнеров и каким-то образом тебе подсказывает все образы и их развитие.
— И то, и то, и ни одного из этого, одновременно. Я очень люблю вещи, я не очень модная – ни в музыке, ни во внешнем виде. То есть я не на острие модных трендов. Но мне стоило огромного количества ошибок – стилистических – найти себя, понять, в чем мне комфортно, в чем я себе нравлюсь. Все девочки сейчас меня поймут: если ты чувствуешь себя царицей, если ты чувствуешь себя самой красивой бабой в мире, то вообще не имеет никакого значения, как ты сейчас выглядишь. Потому что сила убеждения твоя такова, что в это начинают верить. Вот это важнее всего: чувствовать себя красивой. И я научилась: в 27 лет я впервые почувствовала себя красивой, а до этого я никогда не считала себя красоткой, никогда.
— Еще один вопрос от телезрителя: Иван из Новгорода интересуется, свободно ли твое сердце и может ли он оказаться рядом.
— Нет, не может. Все просто.
— То есть несвободно?
— Я ненавижу эти темы для разговоров. Я не разговариваю на темы личной жизни.
— Был какой-то неудачный опыт?
— Нет, просто я считаю, что у каждого человека есть право на неприкосновенную частную жизнь. Дело в том, что тема любви – а любовь это самая зыбенькая, самая нестабильная штука, она сокровенна, она абсолютно сокровенна, – это не тема новостей. В моем случае – точно. Поэтому я никогда об этом не говорила.
— То есть на гастролях, на съемках ты стараешься не смотреть по сторонам?
— Я не флиртующая, я не из этих.
— При этом, мне кажется, у тебя очень легкий характер.
— Да, я очень открытая. Я просто не рассматриваю мужчин как объект охоты. Для меня друзья всегда бесполы, для меня коллеги всегда бесполы. Я не флиртующий человек, у меня все хорошо, и мне ничего сверх того не надо.
— В том, что касается наград, статуэток, премий от разных каналов, радиостанций и так далее, ты, так сказать, не обделенный артист, у тебя много этого всего.
— Да, так случилось…
— Ты на них смотришь, смахивая пылинки – «Ух, вы мои хорошенькие!», или они стоят у тебя в дальнем углу и ты на них внимания не обращаешь? Как ты к ним относишься?
— Вот они, практически все здесь. Есть немножечко у меня дома, особенно тех, которые дублируются, потому что «Граммофон» (музыкальная премия «Золотой граммофон». – «МИР ТВ») дают и в Москве, и в Петербурге. А какие-то просто не успела еще довезти сюда. Я к ним уважительно, очень уважительно отношусь, это выбор, это свидетельство труда всей моей команды. Это народная любовь, которую можно потрогать, но это не цель всего того, что я делаю.
— У нас есть ближе к финалу программы такая рубрика: слух, который надо либо опровергнуть, либо подтвердить. Я, например, слышал, что ты какое-то время работала официанткой. Насколько это похоже на правду?
— Я никогда не работала официанткой, я работала баристой. Это разные вещи.
— Ты делала кофе?
— Да. Я была баристой.
— О кофе ты знаешь, наверное, все?
— Уже нет, уже кофейная индустрия шагнула далеко вперед! Я уже не очень знаю, что такое раф (кофейный коктейль, изобретенный в Москве. – «МИР ТВ»). Что такое робуста, арабика – знаю, а что такое раф – я не знаю. Но я очень любила варить кофе, очень любила!
