Художник в квадрате: удивительная жизнь Казимира Малевича

Детство в многодетной семье инженера, работа чертежником в Курске, три брака, долгий путь к «Черному квадрату», создание новой религии, почти секты, в которую тянулась восторженная молодежь, арест и обвинение в шпионаже... Жизнь Казимира Малевича была богатой на события.  В канун его 140-летия автор книги «Малевич» Ксения Букша рассказала «МИР 24», что сделало Казимира тем Малевичем, которого мы знаем.

- Как у Малевича появился интерес к живописи?

- Очень рано. Он рос в многодетной семье инженера на сахарном заводе, ездили по разным городам Украины, обстановка была довольно простая, никаких картин и художников поблизости не было. Но Малевичу очень нравилось «народное» искусство – «петушки и коники» на хатах, полотенцах... Он пытался им подражать. Потом увидел, как художники расписывают церковь, это был еще один толчок. Мать, видя, что старший сын хочет рисовать, купила ему набор красок. Малевичу тогда было 15 лет. И понеслось. Отец «художества» не поддерживал – хотел, чтобы Казик стал сахароваром, как он, не пустил учиться в Москву, вместо этого было аграрное училище и работа на железной дороге, но в свободное время Малевич все равно постоянно рисовал. В Курске он создал свой кружок любителей рисования – железнодорожники, чиновники – ходили на пленэры, выписывали из Москвы книги и образцы. Это был реализм, конечно. И только когда отец умер, тут уже Малевич (а у него к тому времени была жена и двое детей, ему было двадцать пять лет уже) оставил семью и поехал в Москву учиться.

- А семья как же?

Оставил в Курске. Потом, правда, они приехали к нему в Москву, но все равно быстро разбежались. Малевич в то время содержать семью не мог, жене и матери приходилось самим что-то делать – то маленький бизнес какой-то, то работа самая разная. А Малевич рисовал. И голодал иногда. Семейная жизнь никогда не была на первом месте, хотя детей он очень любил и много ими занимался. Но это была его позиция: я художник, и все. Второй жене, Софье Рафалович, тоже пришлось со многими вещами мириться. Не потому, что Малевич был какой-то злодей. Просто представьте: революция, голодуха, а человек рисует, занимается какими-то очень отвлеченными вещами, очень сосредоточен на них. Жизнь была тяжелая  в бытовом отношении. Софья рано умерла от туберкулеза. С третьей женой Натальей первое время жили в относительном достатке, когда Малевич был директором своего института, но потом стали гайки закручивать. Ведь Малевич никогда не был ни советским, ни революционным художником, хотя почему-то про него такое мнение есть. Но он идеологии не служил ни дня, это было чистое искусство ради искусства. Жизнь бедного художника он прожил. Судите сами, легко быть женой такого человека?

- А были ли в его окружении недоброжелатели?

- Тогда в этой среде жизнь кипела, бурлила, и, конечно, конкуренция была страстная. Поэтому не то что недоброжелатели были, а скорее люди, которые испытывали нормальную творческую ревность. Владимир Татлин, например, эту ревность возвёл в своего рода искусство, боялся, что Малевич может украсть его профессиональные секреты. На дверях его мастерской висела табличка с надписью «Малевичатам вход воспрещен». Однажды их хотели сфотографировать вместе, так Татлин в озеро прыгнул, чтобы только не красоваться на карточке с Казимиром. Но это скорее была поза, в жизни они дружили. Если же о критиках говорить, то есть известная статья Бенуа, где он ужасается «Квадрату», говорит, что это от дьявола и так далее. Но тут просто было неприятие беспредметности. Сейчас ведь тоже многие не понимают – что за Квадрат такой, зачем? Ну и тогда, тем более, критиковали много, и смеялись, и шокированы были...

- Как Малевич относился к критике?

- Не могу сказать, что она сильно на него воздействовала. Он прислушивался к тому, что о нем говорят, но никогда не страдал от чужого мнения. Он твердо знал свою позицию, видел путь, по которому он идет и сохранял эту уверенность.

- Неужели ничего не могло подкосить эту уверенность? Какие события сказывались на Малевиче плохо?

- Малевич очень долго шел к своему положению «властителя беспредметности», и когда пришел, создал «Квадрат», то он получил какую-то такую уверенность в себе, которую очень трудно было глубинно поколебать. То есть, где-то там глубоко – Малевич с тех пор стоял как скала, он понимал, что он главную вещь в жизни сделал и продолжает делать, что он не зря живет. Это дает очень много энергии и устойчивости даже в трудных ситуациях. Но, конечно, тридцатые годы – это уже очень много испытаний. Институт (ГИНХУК), где Малевич был директором, разогнали. Беспредметность не в моде, при авторитаризме всегда любят простую классику. Очень трудно было продавать работы. Доходило до того, что иногда в рваных ботинках человек ходил, а это ему уже не двадцать, а пятьдесят, семья, дочь. Трудновато. Потом арест и несколько месяцев в «Крестах» тоже настроения не добавили, конечно. Малевич очень хотел переехать в Германию, преподавать в «Баухаузе», там было много его единомышленников, и его звали, но за границу так и не выпустили. При этом Малевич все равно продолжал жить, не отчаивался и не сдавался. Оставался круг учеников, оставалось творчество, дружба. Например, с Хармсом он очень дружил в последние годы.

- Во время Гражданской войны Малевич переехал в Витебск, жил в разное время в Курске, Киеве, Москве, Ленинграде. Какой город он считал своей родиной?

- Этого мы знать не можем. Каждый из названных городов, наверное, понемногу. Киев очень любил, в Курске много друзей осталось. Витебск – это место, где Малевич создал настоящую секту супрематистов, там в него влюблялась учащаяся молодежь, за ним шли его ученики, у него был огромнейший авторитет, и Шагал, у которого он эту молодежь «увел», очень на Малевича за это обижался. Хотя в итоге Шагалу больше повезло – он уехал в Париж и там его судьба все-таки сложилась проще, чем у Казимира. Но нужно понимать, насколько это важно, – ведь именно благодаря ученикам и своей школе Малевич остался не просто одинокой фигурой, его супрематизм так сильно повлиял на весь мировой дизайн, архитектуру и прочее. Еще, конечно, Немчиновка, это подмосковный поселок, где находилась дача его тестя. Там ему бывало хорошо – с женой и дочерью летом. Есть портрет дочки Уны, который в 1931 году он там нарисовал, сейчас картина хранится в стокгольмском Музее современного искусства. Не случайно Малевич пожелал, чтобы его прах был погребен там под дубом. На дачу он часто приезжал работать и отдыхать, когда был в гражданском браке с Софьей Рафалович. За границей Малевич побывал только раз, в Варшаве и Берлине. И это был, можно сказать, единственный раз, когда Малевич увидел воочию, что да, он не просто здесь один что-то делает, а что он вписан в мировой контекст, и вписан, так сказать, в первых рядах. Что он нужен, востребован, что он останется. Если бы ему удалось уехать, может быть, прожил бы дольше.

- Почему столько работ осталось за границей?

- Потому что его попросили вернуться раньше времени, и Малевич очень хорошо понимал, что это может значить. Он сам приехал, а картин очень много оставил. Некоторые художественные и литературные работы для сохранности оставил архитектору Гуго Херингу и семейству фон Ризен. Удивительно, но почти все полотна Малевича, которые остались в Германии, сохранились до наших дней. Сейчас их можно увидеть в Амстердамском городском музее. Только около 15 картин исчезли во время Второй мировой войны.