«Пер Гюнт» в театре Вахтангова – черно-бело-красное кино о блуждающей душе

«Чем должен быть на свете человек?.. Я должен стать царем… Я должен быть и впредь самим собой…» История Пер Гюнта непроста. В основе пьесы Генрика Ибсена – идея самоопределения и реализации человеческой личности – в интерпретации Юрия Бутусова звучит весьма фантасмагорично. Он создает картинку, от которой невозможно оторвать глаз в течение почти четырех часов, что идет спектакль. Это своего рода черно-белое кино с яркими кроваво-красными штрихами.

На сцене театра Вахтангова мы видим два Пер Гюнта. Оно и неудивительно. Хоть сам Ибсен и не делил своего персонажа, но его неопределенность и поиск себя – это и есть двойственность его души, что намеренно подчеркивает режиссер. Душа героя «блуждает» в поисках себя среди огромного количества зеркал. И даже в самом начале спектакля непонятно – он жив или мертв. Один – весь в белом – сидит посреди сцены на диване, другой – с красным лицом – меняет свет фонаря с белого на красный. Случайность? Конечно же, нет, в театре важна каждая деталь. И здесь искушенный зритель найдет их для себя более чем достаточно. Ничего лишнего. Все декорации работают точно и «выстреливают» в нужный момент, чтобы уж наверняка не оставить зрителя равнодушным. Белый и красный Пер – как белое и красное вино – вроде и то и другое вино, но вкус разный, впрочем, оттенки может почувствовать только настоящий гурман. Один Пер – белый и чистый как лист бумаги, а другой похож на беса, он трясет руками, берет в руки не то нитку, не то кусок каната, и тут мы уже явно видим «хвост» дьявола. Ассоциации неизбежны. Вдруг он начинает душить «белого» Пера. Что это? Зачем? Почему? Как? Смерть в самом начале постановки? Возможно ли это? Так ли писал Ибсен на самом деле?

Все верно. В этом мы убедимся в финале, когда, как прекрасный цветок, окончательно раскроется смысл всего происходящего. Один Пер – грязный и жестокий – словно душит в себе «ребенка, беззащитного, беспомощного». Он снимает с него штаны – и тут деталь, без которой нельзя было обойтись, ведь тем самым мы понимаем, что от «белого, чистого, светлого» Пера не остается почти ничего. Нагой он ищет возможности убежать от самого себя. А дальше – разговор с матерью. Пер держит детский велосипед… Ну, конечно, герой «белый и чистый» – такими ведь рождаются дети, а дальше жизнь оставляет в душе каждого свои краски. Кому-то достаются яркие и позитивные цвета, а кому-то темные и печальные. Но «белым» не останется никто. Разве что только в самом конце пути: мы увидим в финале белое парящее перо и ткань гроба тоже будет белой.

«Пускай частенько счастье увядает, оно воспрянет вновь…» – говорит Пер Гюнт и просит позволить матери дать ему сделать хоть что-нибудь. А дальше завертелось, закружилось, переплелось… И уже непонятно, где грань между реальностью и сумасшествием. Повсюду боль и горечь. Диалоги героев Ибсена Бутусов «разбивает» соло у микрофона на разных языках, и тут у зрителей появляются мурашки. Вороны наверху, на рояле – любители падали. Вот и мать уже снимает черное платье, черные туфли и черные чулки и остается в легкой белой сорочке. Она так уязвима в этот момент. В одну секунду меняется все: как в сумасшедшем доме таскают металлические листы и слышно только громкое «Убьют его!»

В каждом человеке есть белое и черное. Так и в этом спектакле – нет ни единого лишнего цвета. Основная гамма – бело-черная. Что же возьмет верх здесь? Белое или черное? Темное или светлое? И может ли что-то одно существовать без другого?

На сцене в течение всей постановки присутствует камера. Мы словно наблюдаем за жизнью и трансформацией героя как в кино. Проекция на экран лиц актеров только усиливает впечатление, расставляет эмоциональные акценты, подчеркивает внутреннее состояние персонажей. Мы действительно видим абсолютно все детали. Это и правда своего рода черно-белое кино. Вообще не один раз приходит в голову мысль, что эту постановку можно было бы смотреть абсолютно без слов. Бутусов сделал ставку на визуализацию и текст Ибсена во многих случаях звучит как бы между прочим, между делом. Иногда даже хочется вовсе выключить звук. Но ладно, пусть будет. И да, здесь белое на самом деле – черное. Будто все умерли и смотрят кино о себе самих, о своей жизни, словно отмотали кинопленку назад, чтобы осознать и вспомнить свои грехи. И везде только кровь и черт. Вот и сами герои уже мажут себя черной и красной красками, а потом оказываются в полиэтиленовой пленке. Их утаскивают за кулисы как покойников в мешке. Так кто же умер – человек или душа?..

В этом спектакле много вопросов. Ответы предстоит найти каждому у себя внутри. Но некоторые фразы, несмотря на желание иногда отключить звук и смотреть только картинку, все-таки буквально врезаются в голову: «нет, право, к черту все, что помним мы», «нет, право, надо плакать и смеяться», «но кто бы мог подумать, что чертов бред так крепко в нем застрянет», «все черное у нас считают белым, уродство же прекрасно…» Измазавшись в глине, Пер вдруг произносит: «Загадка вдруг из черной стала серой». И вот он уже похож на бронзовую скульптуру и читает монолог о царе Пер Гюнте. Первый антракт. Публика выдохнула. Многим захотелось выпить и помолчать. Светских бесед почти не слышно.

Второе действие начинается с юмора. Другой Пер отмылся от красного цвета. Но рисует красной краской дом словно кровью. Вообще в этом спектакле много смысла и еще больше души. Это действительно очень высокий градус. Высокий градус накала. Это выстрел, если не в голову, то в самое сердце, ведь мы все немного сумасшедшие в этом мире условностей. За эти четыре часа в зрительном зале, кажется, душа раз сто перевернулась. Может, поэтому во избежание «пожара» после того, как Пер бросает спичку, вместо огня – холод и ветер?

«Чем должен быть на свете человек?», – спрашивает Пер и сам же отвечает на свой вопрос: «Я должен быть и впредь самим собой». И он цепляется за жизнь: «Разве у моей смерти есть смысл? Почему я должен умереть сейчас?» И вот уже звучит песня Цоя, причем в женском исполнении, «Я стану птицей», где определяющими кажутся слова: «Помни, что нет тюрьмы страшнее, чем в голове».

А что потом? Неужели и дальше можно вести спектакль вверх, а не вниз? Разве это не пик эмоций? Не предел? Оказывается, не предел, оказывается, можно. Кадры со Сталиным, и Пер говорит: «Я боролся непреклонно», а потом слова опять сливаются, уходят на второй план и мы видим фашистов, Гитлера, слышим немецкую речь, от детских расчлененных тел, кажется, начинает тошнить. Кто-то из зрителей уходит. Поднимается и тема Иисуса Христа и лжеИисуса. Тема власти, желание управлять так манит человека, но нет готовности жертвовать собой. Два Пера встречаются…

«Ты будешь переплавлен» – и металлические листы с грохотом падают на сцену. В пальто, но без штанов и босиком Пер прощается с жизнью. Летит белое перышко. Оно всего одно – символ одиночества. Ощущение внутренней тесноты давит все сильнее и сильнее. Прерванный «полет». И как итог – «Быть самим собой». Но чтобы это понять, порой, нужно проделать огромный путь – путь к себе самому.

Фото предоставлено пресс-службой театра им. Е. Вахтангова