«Ярчайший пример истерии – Моргенштерн»: психолог – о том, чем опасен блогинг для детей и подростков

Вряд ли можно отрицать, что чуть ли не определяющим фактором в жизни общества в постмиллениум стали социальные сети. Кажется, еще никогда заработки не бывали такими быстрыми, такими крупными и такими легкими: чтобы получать приличные деньги на рекламе, сегодня достаточно снимать вуайеристские мукбанги с поеданием огромных порций истекающей соком еды, выкладывать сладкие фотографии семейной жизни, словно из рекламы йогурта, или распаковывать перед камерой покупки так трепетно, будто в хрустящем пакете не футболка, а Святой Грааль. И одна из важнейших частей этого глобального рынка – дети.

Во-первых, существует детский блогинг, который завязан в основном на тех же картинках красивой жизни: поездках в парки развлечений, распаковке игрушек, тестировании детской косметики и т.п. В 2019 году самым состоятельным блогером YouTube, по версии журнала Forbes, стал восьмилетний американец Райан Каджи с каналом Ryan's World (сегодня у канала более 28,1 млн подписчиков), а на третьем месте оказалась пятилетняя россиянка из Краснодара Настя Радзинская и ее канал Like Nastya (67,8 млн подписчиков). За шесть лет с момента образования в 2015 году канал маленькой светловолосой Дианы из Украины под названием Kids Diana Show обрел 73,2 млн подписчиков. На деньги, заработанные с помощью канала, семья переехала в США и обзавелась там недвижимостью. Для сравнения, на официальный канал Beyoncе подписаны 22,4 млн человек, а на EminemMusic – 46 млн человек. Если клип рэпера Rap God за семь лет набрал 1,1 млрд просмотров, то видео очередного юного российского блогера Mister Max под названием «Дети не делятся игрушками в огромных яйцах ЛедиБаг и Черепашки Ниндзя» – около 447 млн просмотров за год. Двухлетнее видео Насти Радзинской «Nastya and papa sleeping at farm sheep» на данный момент имеет 861 млн просмотров.

Во-вторых, даже грудные дети зачастую становятся частью инстаграм-аккаунтов в «мамских» блогах, транслирующих рафинированное счастье для миллионов подписчиков. Так, на Instagram-аккаунт многодетной мамы, бывшей официантки из Владивостока Екатерины Климовой katrinka_family совсем недавно было подписано 7 млн человек, в том числе звезды российского шоу-бизнеса (недавно аккаунт переехал). Основной контент блога – семейные фото в красивых интерьерах с комментариями из собственного опыта о детях, быте, сексе для женской аудитории.

«Легко сказать «достаточно снимать мукбанги», скажете вы, и будете правы – на деле большая популярность приходит к единицам, остальных мы просто никогда и не встретим на просторах видеохостингов. Формулы успеха известны SMM-специалистам. Мы же заинтересовались психологической и социологической стороной вопроса. Как отразится на психике ребенка активная трансляция частной жизни в интернете и ранние большие заработки?

«Я могу сослаться на Тапдыга Хафизовича Керимова – профессора и доктора философских наук, социального философа, который говорит, что мы сейчас живем в эпоху постмодерна, в структуре постоянного социального взаимодействия, – говорит клинический психолог, судебный эксперт-психолог Олег Долгицкий. – В эпоху интернета очень некорректно отделять блогеров от неблогеров. Мы постоянно находимся в сети, даже если кто-то считает, что он что-то в интернет не выкладывает и не транслирует свою личную жизнь, его личная жизнь уже транслируется без его участия. Он просто либо становится активным субъектом этой деятельности, либо он пассивный субъект.

Если человек заводит аккаунт на сайте и начинает рассказывать, как он поел и сходил в туалет, – такая эпоха. Мы в нее вошли где-то в середине 2000-х. Проблема в том, что сейчас к ней вообще никто не адаптирован. Эта эпоха сама по себе является таким социальным условием, которое уже фактически любому человеку просто по факту его рождения дает преморбид психического заболевания. Раньше была четкая, ясная, понятная норма. А сейчас человек рождается в каком-нибудь Душанбе и по факту своего воспитания уже становится девиантным где-то в другой точке мира. А так как он уже является активным или пассивным субъектом трансляции своей жизни в интернет, его осуждают, и это осуждение вызывает в нем дезориентировку в мире – этот самый преморбид, психопатологию Шредингера, если угодно. Человек вроде здоров, а вроде как уже психически болен. Эта же проблема с детьми».

*Справка: преморби́д (лат. morbus – болезнь) – предшествующее и способствующее развитию болезни состояние (на грани здоровья и болезни), когда защитные и приспособительные силы организма перенапряжены или резко ослаблены (например, истощение и переохлаждение организма перед развитием пневмонии). Может либо перейти в выраженную форму болезни, либо через некоторое время закончиться нормализацией функций организма.

Если вдуматься, то интернету и соцсетям – всего ничего. Когда бы общество могло успеть адаптироваться к ним и выявить последствия разных их граней? YouTube появился в 2005-м, а ведь кажется, будто он был всегда. Что уж говорить про тех, кто родился после 2005 года. Начало работы Facebook – 2004 год, «ВКонтакте» – 2006-й, Instagram – 2010-й, TikTok – 2016-й. Настоящим ветераном на фоне перечисленного выглядит архаичный «Живой Журнал» – 1999 год. Видео с котиками, смешными танцами (привет, Gangnam Style), челленджами и флешмобами по «полетам» на метле, набирающие десятки и сотни миллионов просмотров, – явление совсем молодое.

Очевидно, что за спиной всех популярных блогеров младшего школьного возраста стоят родители. Иногда они появляются в кадре, становясь постоянными персонажами канала, как папы Насти Радзинской и Дианы, иногда нет. По мнению Долгицкого, так или иначе, превращая своего маленького ребенка в звезду интернета, родители делают его прежде всего объектом товарно-денежных отношений:

«В эпоху капитализма человек, по Марксу, находится в постоянном процессе товарно-денежных отношений и он является субъектом этих отношений. А еще он может являться объектом этих отношений. Когда родители говорят: «Мы его продвигаем» – они продвигают не человека, а продукт, у которого есть маркетинговые фишечки, хэштеги. Это такой ребенок-хэштег».

• Неспособность противостоять давлению социального окружения

Даже если с каналом все хорошо, ребенок (подросток) доволен, популярен и зарабатывает немалые деньги, с психологической стороны есть несколько подводных камней, связанных с естественной для его возраста психологической незрелостью. Например, дети не в состоянии критически оценивать нападки хейтеров и обожание фанатов. Видимо, поэтому в большинстве популярных детских каналов отключены комментарии.

«Ребенок от взрослого отличается тем, что у взрослого сформированы все психологические новообразования, – поясняет Олег Долгицкий. – В каждом определенном возрасте ребенок должен получить качественное изменение психики через преодоление кризиса, которое его начинает характеризовать как социального субъекта. Так, подросток в возрасте 12-14 лет не способен отказаться от положительной оценки социальной группы. Он не может различать тот факт, что разные социальные группы имеют разные категории ценностей. Критика для него становится фатальной, а ради похвалы и признания референтной группы он становится готов на все, даже совершать преступления. Именно по этой причине, например, официальный запрет движения «АУЕ» совершенно оправдан и благоразумен».

Простой пример: хейтеры пишут девочке-подростку, что она толстая. Чтобы соответствовать требованиям социума, ребенок начинает отказываться от еды и зарабатывает расстройство пищевого поведения вплоть до анорексии. Сегодня многих выручает феминистический тренд с бодипозитивом, однако если проблема все-таки появилась, то помочь в этом возрасте сможет только появление нормального социального окружения, которое будет говорить, что на самом деле девушка выглядит хорошо.

«И наоборот, обожание фанатов может привести к крайним формам истерии. Ярчайший пример истерии – это Моргенштерн, и у него это проявляется в очень крайних формах. Парень настолько хотел внимания, что, будучи изначально неформалом, переквалифицировался в рэпера, став объектом товарно-денежных отношений. Опять же, все это результат рынка, который определил, что рэп продавать выгоднее, чем рок и металл», – считает психолог.

• Размытие ценностей

Еще одну проблему может представлять размытие ценностей, которое происходит, когда для человека вдруг все становится легко доступно. Представление о ценности всех объектов окружающей среды формируется в процессе социальной адаптации. Все предметы ранжируются в сознании: больше-меньше, теплее-горячее, дешевле-дороже. Если все становится одинаково доступно, начинается дезориентировка.

«Объекты вокруг становятся вне системы ценностей, теряется их смысл и значение, они не могут адекватно определять поведение человека. Потеря смыслов – это отличный преморбид в будущем для психических заболеваний, – говорит Долгицкий. – Для человека, которому все легко дается, предметы не будут иметь ту же ценность, что для людей вокруг. Допустим, девочка в 15 лет получает в качестве подарка от любимого молодого человека кольцо в знак памяти, потому что переезжает с родителями в другой город, и это кольцо имеет для нее очень высокую ценность, даже если оно стоит «три копейки». Или, например, родители подарили ребенку плюшевого зайца в пять лет, которого он очень давно хотел, и он для него имеет огромную ценность – у него с ним связано множество воспоминаний из детства. Для ребенка, который имеет все, что ценно в этом мире? Ничего. Для него все одинаково ценное, одинаковое доступное».

В дальнейшем общение человека, который привык получать все желаемое с детства, с людьми, которые никогда не имели такого достатка, будет затруднено – ведь для одного чашка чая стоит 30 долларов, а для второго – два рубля. Речь идет о разных мирах с разными ценностями, атомизации общества – социальном разобщении, когда люди разделены из-за разных представлений о ценностях в своих сознаниях.

• Повышенный риск алкоголизма, наркомании и суицида

По словам психолога, «проблемы начинаются там, где все достается без труда». Потребительское отношение переносится и на взаимоотношения с другими людьми. Парень, мечтавший о большой любви, вдруг получает большие деньги. Вокруг него сразу же появляются доступные женщины, он начинает их обесценивать и при этом теряет смысл любви. А потеря смыслов сопряжена с риском суицида и наркомании. Еще французский социолог Эмиль Дюркгейм в конце XIX века в труде «Самоубийство. Социологический этюд» заметил, что в случае резкого экономического спада в обществе повышается уровень беззакония, аномии, который сопряжен с тем, что люди начинают проявлять девиантное поведение в форме наркомании, алкоголизма, криминала, суицида и т.д. Потом он обратил внимание на то, что в случае резкого экономического роста происходит то же самое. Сегодня это связывают с тем, что у человека появляется свободное время, которое не заполнено такими смыслами, как уважение, любовь, познание, эстетика, самоактуализация.

«Ребенок начинает входить в условия резкого экономического роста, запросы его родителей удовлетворяются, и у него размывается зона ближайшего развития, мир вокруг резко меняется, и он становится дезадаптирован, а значит, имеет риск развития психического заболевания, – говорит Олег Долгицкий. – Зона ближайшего развития – это те задачи, которые ребенок еще не может решить сам, но может решать их совместно со взрослым. Это то, как он будет развиваться и обучаться в будущем через взрослых людей. Это предполагает, что у него должны быть какие-то средства труда, которые он должен познать, чтобы стать кем-то. Например, быть музыкантом – это эстетическая потребность. Чтобы стать музыкантом, ему надо приобрести гитару. Он работает, копит на нее или получает на большой праздник – все, он ее холит, лелеет, даже если она плохая, пытается выжать из нее максимум и таким путем идет к эстетике. Его развитие идет постепенно, в соответствии с этапами развития человеческой психики. Постепенно у него появляется ценность эстетики как таковой, и ребенок становится взрослым развитым человеком. Смысл эстетики уже без гитары сопрягается, например, со страданием, не требуя стирать в кровь подушечки пальцев. И это начинает двигать человеком, формировать его поведение с возможностью, не задумываясь, ответить на вопрос «Что я должен делать?» в кантианском смысле, где ответ на этот вопрос: «Поступать так, чтобы максима твоей воли могла бы быть всеобщим законом».