«Вишневый сад. Комедия» в Театре на Таганке – бесконечный перформанс и шоу

Попросит ли Лопахин все-таки руки Вари? Согласится ли Раневская отдать поместье в аренду под дачи? И вырубят ли вишневый сад?.. Сценарий своей жизни можно так же легко и запросто переписать, как финал пьесы в Театре на Таганке!

Вы только представьте себе: рояль, мужчины во фраках, красная дорожка, одеты все в черно-белое и все это приправлено французскими песнями… Очень стильно! «Это точно Чехов?» – спросите вы. Да, это «Вишневый сад. Комедия» в Московском театре на Таганке. Юрий Муравицкий представил свое видение последней пьесы драматурга.

А первые улыбки на лицах можно различить даже под масками сразу же после появления блистательной Ирины Апексимовой. «Я исполню роль Раневской, если вы не возражаете», – произносит она и «четвертая стена» рушится окончательно, превращая всю эту историю в бесконечный перформанс и шоу, что, собственно, и задумывал режиссер.

И вот уж точно, после пандемии мир перевернулся с ног на голову, и невольно задумываешься: каким же теперь может быть «Вишневый сад»? Каким вообще сегодня должен быть спектакль?

Век кринолинов канул в лету, и мы видим совсем другие образы – неожиданные, каждый словно очередной герой TikTok. Достаточно вспомнить Фирса (Сергей Векслер), который так выделывает «волну», что в пору снимать его и выкладывать в интернет.

А, может, эта постановка про самих служителей Мельпомены? Но очевидно одно: они все говорят и делают перед кем-то, что-то демонстрируют кому-то. Тут каждый пытается не быть, а казаться. И яркий тому пример Дуняша (Надежда Флерова), которая всячески старается придерживаться хороших манер как в высшем свете, но ручки-то все как-то в кривую позу выходят, да и мимика как у кривляки. Фирс все время трясет бородой, вспоминая былые времена. Варя (Инна Сухорецкая) и вовсе в каком-то кимоно как самурайка. Зачем? Почему?.. Узнаем, конечно, чуть позже.

А, впрочем, какая разница. Очевидно одно: это действительно комедия – в мелочах, в образах. Герои словно сами только что вылезли из самоизоляции и позабыли уже, как стоит вести себя в приличном обществе, но при этом так спешат показать себя во всей красе! А сами ненавидят друг друга, да и улыбки их больше похожи на волчий оскал. Ирония во всем – в каждом слове, в каждом жесте.

Вычурная лестница с красной дорожкой, роскошный рояль и люди во фраках, но стоит присмотреться, и среди этой праздной обстановки мы видим на переднем плане обшарпанные фасады стен и пустые проемы, где когда-то были окна и двери. И только этот бетон напоминает нам, что «Вишневый сад» – это на самом деле трагедия. Но каждый раз режиссер и актеры уводят от этой мысли огромным количеством действительно хороших шуток, которые невозможно передать в тексте. Это нужно видеть.

У каждого героя есть соло! Особенно интересно сочетание поэзии в песнях, распевных речах и прозы (часть текста актеры произносят словно скороговорку). И так оригинально расставляются смысловые акценты. И мы видим совсем новый «Вишневый сад».

Тут все как будто бы немножко не в себе и пытаются спрятать тяжелый груз бытия и словно растворить его в праздничной обстановке, скрыть от глаз людских. «Если бы снять тяжелый груз с моих плеч, если бы я могла забыть свое прошлое…» – говорит Раневская (Ирина Апексимова) и прикрывается красно-черным шлейфом, словно пытаясь спрятать свою истинную тоску и печаль. Недаром и платье на ней атласное черное, а туфли красные – вечные спутники тревожности и сексуальности. Тут каждый пытается сохранить свое чувство достоинства, каждый пытается держать себя как король, но каждого выдает простая речь, по-современному низкая, как у пацана на районе… «Вам бы надо только молчать. Молчите, дядечка, молчите» – но лучше бы они уж все помолчали. Мы все – больше бы молчали.

Шарлотта (Любовь Селютина) поет: «У меня нет паспорта настоящего…» Да так пафосно, что зритель смеется уже неприлично громко. И вдруг в это действо врываются песни группы «Руки вверх»… И уж совсем непривычно смеяться над фразой Епиходова: «Не могу никак понять жизненный путь. По какому пути идти – жить или застрелиться?» Но герой говорит это так весело и легко, что иных эмоций тут быть и не может.

А Епиходов (Роман Колотухин) похож на ведущего модных тренингов, который учит жить хорошо, а самому так плохо, что и смеется он как-то невпопад. Шарлотта показывает фокусы.

Кстати, многое ли изменилось в России с тех пор в действительности и в умах населения?

Но вот Яша (Павел Левкин, Антон Ануров) – точно «дитя XXI века: такой «манерный», что ни одной девушке, похоже, никогда не удастся завоевать его сердце. И вот он уже скачет как собачка у ног Раневской, а потом и она вместе с ним. И все это так легкомысленно. Недаром Гаев (Александр Резалин) замечает: «Ваше имение продается, а вы словно не понимаете». Да Раневская и не хочет этого понимать, она пытается убежать от проблем, раствориться в празднике жизни…

Интересный ход – монологи актеры поют, а не говорят, а звучат они все как исповеди. А потом вдруг один из героев пьесы весьма прозаично замечает: «По-видимому, ничего нет смешного. Вам бы не пьесы смотреть, а на себя почаще со стороны…» И действительно, не пора ли каждому из нас посмотреть на себя со стороны? Вот ведь люди – такие же, как мы. Вот вы кто – Гаев? Раневская? Трофимов? А, может, и вовсе прохожий? Какая роль сегодня отведена каждому из нас в этой жизни?

Прохожий (Роман Колотухин) тут похож на бомжа в ярком фиолетовом костюме. Тоже бывшая «богема»? «Вся Россия – наш сад», – говорит Трофимов. И тут же актеры уже спрашивают нас: «А у вас есть ключи от квартиры, от гаража? Выбрасывайте их в колодец. Будьте свободны!» А что вообще такое эта свобода? Свобода от чего? От места жительства, от зарплаты, от обязательств, от отношений? Что значит эта свобода, к которой стремятся миллионы? И вот уже Раневская спрашивает Яшу: «А чему вы рады? Чему вы веселитесь?» И вот тут-то сильнее бросаются в глаза обшарпанные бетонные стены и становится немного грустно.

Лопахин кричит: «Я купил имение! Я! Я! Где мой дед и отец были рабами и их даже в кухню не пускали. Музыканты играйте». А музыканта нет уже, он ушел. Раневская застывает на месте, лишь слегка покачиваясь из стороны в сторону. «Она плачет».

- Мама, ты плачешь?

И человек на глазах превращается в памятник. Хозяйки словно не стало вместе с садом. Она была так эмоциональна, а тут ее словно парализовало. Нет истерики, громких криков и слез. Все. Закончился праздник жизни. Тихо. Очень тихо. И только Фирс говорит…

Но самое удивительное, что не чувствуется трагедии, а есть ощущение логического завершения определенного этапа жизни героев. И приходит осознание, что жизнь – как праздник, но иногда он заканчивается. Одетые в черное, все садятся под звуки рояля на ступеньки, будто кого хоронят. «Простой народ прощаться пришел», – говорит Яша.

- Прошу по стаканчику на прощание…

- Счастливо оставаться.

Но внутри нет ощущения конца, наоборот, кажется, что все только начинается. Впереди у каждого из них новая жизнь. А сейчас надо просто немного осознать, подумать. «Давайте посидим – подумаем», – слышим мы со сцены.

- Дойдешь?

- Дойду. Или укажу другим путь, как дойти…

И каждому теперь предстоит дойти куда-то, пережить еще какой-то яркий период своей жизни. Даже Фирсу не дают умереть здесь, возвращаясь за ним.

- Мы тут носы дерем, а жизнь проходит…

Все женщины сняли платья и надели брюки. Сменили свой праздничный наряд на прозу жизни?

Шарлотта начинает петь колыбельную воображаемому ребенку и сердце сжимается, но потом появляется «чудо в перьях» – режиссер не дает уйти нам в уныние, поднимает спектакль эмоционально вверх, а не вниз, словно давая надежду, что все будет хорошо. «Ничего. Будьте счастливы. Бог вам поможет…» – словно говорит он нам устами чеховских персонажей.

- Прощай, старая жизнь!

- Здравствуй, новая жизнь!

И финал совсем уж неожиданный. Вот тут-то режиссер и нарушает все правила и традиции и выводит все на совершенно новый уровень, подчеркивая свое оригинальное видение пьесы. Попросит ли Лопахин все-таки руки Вари? Согласится ли Раневская отдать поместье в аренду под дачи? И вырубят ли вишневый сад?.. Казалось, все эти вопросы невозможны. Ан, нет. Сценарий своей жизни можно так же легко и запросто переписать, как финал пьесы в Театре на Таганке!