Ведущий «МИР 24» Григорий Заславский встретился с народным артистом России Михаилом Пореченковым и узнал, как проходит подготовка к ролям в спектаклях и кино.
Вы пришли в Московский художественный театр уже больше 20 лет тому назад.
Да? Ничего себе.
А помните ли вы самый первый день работы в этом театре, что это было? Это был спектакль, репетиция или трудовую книжку принесли?
Это был разговор с Олегом Павловичем Табаковым здесь, в кафе. Я думаю, что это был первый день, день большого волнения. Олег Павлович тогда обедал. Мы сидели рядом, я и Константин Юрьевич. Олег Павлович говорил о том, чтобы мы приходили как можно быстрее и уже занимались творчеством, работой. Мы тогда начинали репетировать «Отпуск в сентябре», замечательную пьесу Вампилова. Я был Дима, официант. Костя был Зилов. Поэтому мы уже были немного в работе. Олег Павлович говорил: «Заканчивайте там все, приезжайте сюда и давайте уже работать в Московском художественном театре».
А что для актера самое важное было в том, что предлагал Олег Павлович? Квартира, зарплата, роли?
Олег Павлович сказал, что он решит все наши бытовые вопросы, и это правда. Огромное ему спасибо, он нам сильно помог. И, естественно, творческое предложение, от которого мы никак не могли отказаться. Это была «Утиная охота», это была «Белая гвардия». Когда перед тобой такие творческие горизонты открываются, ты не вправе отказываться. Как говорил наш величайший мастер Вениамин Михайлович Фильштинский: «Ты всегда должен быть готов к предложению и всегда должен во всеоружии его встречать, долго не думать, а быть открыт ему, сразу соглашаться и погружаться в работу, если тебе выпал такой блестящий шанс».
Насколько я знаю, у вас к юбилею или к красивой очень дате тоже будет какая-то новая роль. Она уже известна вам или вы еще в процессе выбора?
Мы в процессе выбора. Пока обсуждаем, читаем пьесы, выбираем какую-то серьезную работу и идем в этом направлении. Поэтому мы с Константином Юрьевичем постоянно общаемся по этому вопросу и хотим сделать какую-то хорошую историю.
К 125-му юбилею Московского художественного театра здесь вышел спектакль «9 ряд. 10, 11-е место», и вы там играете Немировича Данченко. До этого Немировича Данченко вы играли у Карена Георгиевича Шахназарова?
Не-не-не, там не Немирович Данченко был, там был Гиляровский.
Скажите, пожалуйста, что нового вы узнали про Гиляровского там и про Немировича Данченко здесь?
Хорошие ребята. Я думаю, что все-таки это собирательный образ и Гиляровского в картине Карена Георгиевича Шахназарова, и здесь такой легкий взгляд на этих великих людей. Там, в картине Карена Георгиевича, это более юмористический взгляд, а здесь попытка понять и оценить, что все-таки они были детьми, взрослыми детьми, которые справлялись или не справлялись с вызовами судьбы, с моментами и возможностью идти на большие страшные компромиссы. Это небольшой выход, это такое прикосновение к Немировичу Данченко, который все-таки занимался жизнью театра, и ему нужно было идти на страшные компромиссы в то тяжелое время.
Не знаю, жалеете ли вы о каких-то ушедших ролях, о чем-то еще. А вот о том, что вы уехали из Петербурга в Москву, никогда не жалели? Насколько это было тяжело тогда?
Это был тяжелый переезд.
Несмотря на решение всех бытовых вопросов.
Надо было решиться, потому что родители оставались в Петербурге. Супруга моя из Петербурга. Наверное, больше сложностей у нее было. Так получилось, что школу я заканчивал в Варшаве, училище – в Талине. И только после этого, почти в 22 года, я попадаю в Петербург. У меня не такая большая история связи с моим родным городом. Хотя я себя считаю питерским. Мы приехали сюда и повесили табличку на гримерку – «Депутаты Балтики». Мы себя считаем депутатами Балтики.
Когда вы переехали, еще питерских боялись здесь?
Чего нас бояться? Нет. Мы приехали работать. Это самое главное. И, как мне кажется, все, кто находился в труппе, поняли, что мы серьезно готовы работать, готовы вкалывать, пахать. Поэтому как-то ни разговоров, ни претензий, просто приехали рабочие люди. Там разные отношения складывались, но, по-моему, нас достаточно спокойно приняли в труппе, и мы ответили своей яростной работой.
Сейчас, когда ваш друг стал художественным руководителем театра, насколько сложнее стало решать какие-то вопросы с ролями?
Мне нравится, когда друг начальник, вся ответственность на нем, а мне хорошо. Смеюсь, конечно. Костя меня просит о чем-то, я готов ему помочь в любой момент. Мы за скобками это все оставляем, говорим, что у нас остались приятельские отношения, никаких вопросов в этом нет. Это колоссальная ответственность, большая работа, большей частью не творческая, как мне кажется. Хотя все то, что связано с творчеством, тоже часть, но только она другая. Поэтому ему тяжело, мне легче. Но мы точно так же работаем, разговариваем о ролях, разговариваем о том, что хотели бы сделать, какую нам следующую историю рассказать, куда мы хотим двигаться в творческом плане, и какие смыслы мы хотим принести. Поэтому сложностей нет, идет постоянная работа.
Если говорить о том, что сегодня есть в Московском художественном театре имени Чехова, есть что-то такое по вашей идее или по вашему предложению? Хотя понятно, что в театре все потом делается вместе.
Конечно, мы же работаем. Театр – это сложный организм. Такой большой коллектив, который живет по своим законам. Это сложный коллектив, в котором существуют свои группы, свои настроения. Мы должны ставить перед собой цели и задачи, а какие вызовы перед нами время поставит, это другой вопрос. Но мы должны ставить перед собой высокие творческие задачи и решать их. Вот это главные смыслы. Мы должны вести за собой зрителя. Не развлекать, не давать ему отдыхать, а вести за собой, все-таки погружать его в какие-то смысловые истории, заставлять его думать, заставлять переживать, волноваться. Вот я думаю, что это самое главное. Надо двигаться вместе с ним, пытаться какие-то тонкие вещи открывать в себе и говорить об этом со зрителем. Надо куда-то прорываться, потому что время такого застоя и спокойного движения, как вода, оно прошло. Сейчас бурное время, стремительно развивающиеся. Такие колоссальные потрясения вокруг, мировые, поэтому надо быстро двигаться, надо открывать себя, надо честно себя тратить, чтобы зритель видел, что есть стремление вперед, есть жизнь, есть движение, есть работа, есть заряд.
Наверное, придет такое время, когда нужно будет поделиться своим опытом с молодым поколением. Но я думаю, что работа на сцене – это тоже определенный род наставничества или педагогической работы. Это и работа с моими коллегами по цеху, с молодыми актерами, это и работа со зрителем. Это тоже определенного рода возможность быть наставником. Если у тебя есть внутренняя потребность открывать себя и этим открытием делиться со зрителем.
Вы пришли, когда еще совсем недавно это был театр, которым руководил Олег Николаевич Ефремов, еще были какие-то такие старожилы, да и, слава богу, и Гуляева жива, и Любшин, и не только они. Когда вы пришли, была какая-то дедовщина? Есть ли сейчас дедовщина в художественном театре, как вы думаете?
Нет, ну нет.
А тогда?
Да не было никогда. Все меряется только одним – способностью жадно работать. Если приходят молодые и умеют работать и творчески себя проявлять жаднее, чем мы – мы снимаем шляпу и говорим проходите впереди нас или включите нас в этот неистовый творческий процесс. Если вы не так можете, тогда подключайтесь к нашему. Но мне кажется, что самое главное, быть активным в творчестве, быть жадным до работы.
Если говорить про жадность до работы, то мне кажется, что вам удается соединять и театр, и кино. Есть у вас какое-то такое правило внутреннее, чтобы, например, все-таки в месяц один-два спектакля было? Или есть какая-то история с экспедицией, то вы готовы там на месяц выключиться?
Нет. Есть директорская группа, есть администрация, которая все планы сводит, и даже если я где-то работаю далеко, и у меня командировка, я всегда на первое место ставлю театр. То есть я обязан приехать и отработать здесь спектакли.
А сколько в месяц?
Нет, у меня нет нормы. Как получается.
Какая у вас сейчас роль? Если вам нужно кого-то пригласить, вы приглашаете на этот спектакль, и вам важно, чтобы именно в этой роли вас сегодня увидели?
Хотя этому спектаклю уже сколько, лет пять?
Больше, наверное. Это хорошая работа и хороший спектакль. Друзьям я говорю: «Приходите, посмотрите за теми экзерсисами, которые я выполняю на сценической площади».
Именно потому, что вам удалось совершенно по-другому сыграть эту роль, я не могу вас не спросить, когда вы только начинали репетировать, насколько вам, а вы все-таки человек образованный, и вы не могли не видеть Михаила Александровича Ульянова, насколько тяжело было соглашаться и уйти из-под обаяния вот того образа? Сейчас откроешь какой-нибудь интернет, и все равно там эти сцены, игры в карты, они там есть. Как вот артисту согласиться на роль, которая уже имеет такое сильное исполнение?
Артисту надо соглашаться, потому что такова профессия. Тогда нельзя играть Гамлета. Но огромное количество замечательных, великолепных артистов сыграли. Ты должен принести что-то свое. Но оно же сочиняется в процессе. Да, Сергей Васильевич Женовач, с которым связаны мои, наверное, лучшие роли в театре, мы с ним сочиняли эту роль, мы кропотливо работали над ней. Мы пытались найти какие-то манки. А в этой работе сочинялся образ потихоньку. И вот сочинился такой, который, наверное, далеко ушел от киногероя.
Так получилось, что была работа в спектакле «Белая гвардия» и я там был Виктор Мышлаевский. Мы создали один образ, а потом это было кино. Опять я был Мышлаевский и там создали совсем другой образ. Хотя у меня была уже определенная наработка, маска, которую мог использовать. Нет, мы сочинили совсем другую историю. Поэтому если предложить, мол, давай сейчас новый спектакль «Бег», мы снова сочиним нового Черноту. Каждый раз работа с нуля. Конечно, хочется подсмотреть, а что же делали там великие мастера. Дерзайте, работаете, уважая работу на уровне самых великих.
Читайте также:
Подробнее в сюжете: Театр
