Аскольд Запашный: Российский и советский цирк – это могущественная империя, которой надо гордиться

Дрессировщики Эдгард и Аскольд Запашные укрощают опасных животных уже много лет. Профессия сложная. Самое важное в ней – понять хищника. Ведущая «МИР 24» Камила Овакимян узнала у народных артистов России, представителей известной цирковой династии, как изменилась цирковая дрессировка за последние 10 лет, что главное в дрессуре и чем зоозащитники отличаются от зоорадикалов?

Вы из семьи артистов цирка, это целая династия. Но если представить, что ваш дедушка пришел на сегодняшнее выступление Большого московского цирка, что бы он вам сказал?

А.З.: Я надеюсь, он бы сказал, что гордится нами.

Э.З.: Хороший вопрос. Знаете, Запашные такие упертые, с таким сложным характером. Мне кажется, достижение в любой семье, когда следующее поколение становится лучше предыдущего. И не все это могут признавать. Я не говорю о том, что мы лучше на каком-то недостижимом уровне. Но то, что мы смогли сохранить те знания, которые нам дали, и пойти дальше, добиться определенных достижений на базе этих знаний – 100%. Но, знаете, нас папа очень редко хвалил. Он всегда нам говорил, что пусть вас хвалят другие, а правду сказать вам немногие способны. Здесь, наверное, мне будет гораздо приятней, если дедушка ткнет туда, куда меня никто не тыкал, и скажет: «Вот здесь ты не прав». И это еще больше будет стимулировать меня на дальнейшую работу. А слова похвалы, если будут, то скромные, редкие, но очень ценные.

Эдгард, все на свете меняется, а вот в дрессуре что-то изменилось за последние десятилетия или все по накатанной?

Э.З.: Десятилетия для дрессуры – это очень небольшой срок. Преемственность поколений есть, но дрессура прогрессирует в течение нескольких десятков лет. Объясню почему. Дрессура основывается, прежде всего, на изучении самого животного. Животные не меняются. Нельзя говорить, что сейчас используются какие-то сверхтехнологии, позволяющие нам лучше их понимать, но мы лучше начинаем понимать себя. Дрессировщик, он как хорошее вино, становится лучше только с годами.

А зритель, что видел сто лет назад и сейчас? Что изменилось по факту для зрителя?

Э.З.: Сам факт того, что человек взаимодействовал с хищным животным сто лет назад, воспринимался уже как герой. В одной руке у него дубина, в другой руке у него вилы. Он зашел в форме древнего грека ко льву. Лев на него рычит. Сейчас, благодаря большому потоку информации, степень опасности для зрителя притупилась. Требовательность от зрителя в сторону нежности все больше и больше. Уже факт того, что это циничные убийцы, мало кем озвучивается. Понимаете?

«Классический цирк будет востребован всегда»:

Юрий Никулин-младший о пандемии, знаменитом дедушке и суевериях

А они, как сто лет назад ими были, так и сейчас остаются. Животные, которые питаются плотью. Животные, которые вас разорвут и не будут чувствовать угрызения совести. Но мы, как дрессировщики, уже должны уходить на потребу публики от этой атаки, от напора в сторону чего-то мягкого. И очень часто дрессировщики, в буквальном смысле слова, рискуют своей жизнью. Я всегда привожу пример лауреата Государственной премии, народного артиста России Николая Павленко, который работал один с семнадцатью тиграми, а в руках у него была метровая палочка. Да, можно говорить, что это есть орудие. Но теперь представьте, что на вас одновременно нападают семнадцать тигров, и у вас в руке вот такая палочка. Какие шансы на выживание? Никаких. Их просто не существует. И его два раза в жизни сильно рвали, но он каким-то чудесным образом спасался. И продолжал дальше рисковать. Зрителю кажется, что они все милые кошечки, все добрые, они все мутировали, такого можно и домой к себе привести. Понимаете? Поэтому дрессура изменилась в плане такого гуманного вида обращения. А степень риска очень сильно увеличилась. Наша профессия остается опасной. Сохраняются шансы, что ты зайдешь туда и не выйдешь. Это просто надо понимать, и все.

А.З.: Я считаю, что в жизни, если что-то и меняется, то скорее косметически. Фундаментальные вещи всегда остаются в основе. Если мы будем говорить о какой-то деятельности, я всегда буду утверждать то, что мир принадлежит профессионалам. И все фундаментально строится на профессионализме, которое подразумевает мастерство, помноженное на опыт. Животное остается животным. У него есть определенный уровень интеллекта. У него есть определенные физиологические и физические параметры, которые неизменны.

А что больше всего зрителей притягивает в цирк?

А.З.: Животные, в первую очередь, и это здорово. Почему? Потому что цирк, по сути, как искусство, является отражением действительности и имеет возможность эту действительность показывать на своем языке. Но, тем не менее, так, как никто другой. То есть животные в театре, в кино и так далее – это скорее редкость. Если мы с вами философски подойдем к вопросу о цирке, то у цирка, в принципе, есть главный козырь, который является даже не столько козырем, сколько скелетом этого искусства – это трюк. Зритель приходит сюда увидеть трюки. И трюк является основным повествовательным предметом и вообще языком диалога со зрителем. Цирк, как искусство, такое великое, многогранное, нацелено на то, чтобы быть актуальным. И если мы с вами не берем исключения из правила, а говорим о профессиональном цирке, то здесь дрессировщики стараются соответствовать времени. Политические и технологические аспекты влияют на то, каким зритель хочет видеть современный цирк. И мы подстраиваемся под это.

В современном мире очень большое внимание уделяется защитникам животных. И они, на мой взгляд, лютуют. Сложно ли отстоять цирк в этом классическом понимании?

А.З.: Есть зоозащитники. Это те люди, которые действительно беспокоятся о животных. Они занимаются защитой животных, занимаются благоустройством, улучшением уровня жизни этих животных, выявляют проблемы, решают их.

А есть политическое движение, которое приватизировало это название. Именно о нем вы и говорите. Да, оно лютует. Это люди, являющиеся по сути зоорадикалами, потому что те люди, которые с политической точки зрения, как бы они себя ни оправдывали, чем бы они ни руководствовались, занимаются так называемой защитой животных, то они радикалы. Почему? Потому что у них другие цели. Они мало заинтересованы в том, чтобы животным было хорошо. Для них, например, сакральная жертва – абсолютная норма. То есть, если, например, кто-то погибнет ради каких-то целей, и пусть это будет даже предмет спора, тот же зверь – ничего страшного. Это политика. Меня спрашивают, возможно ли, чтобы в цирке не было животных? Нет, конечно. Знаете почему? Потому что это произойдет только при одном условии – когда животные вымрут. Если вымрут животные – вымрем мы. Значит, в принципе, это невозможно. Это все искусственные процессы. Цирк демонстрирует объективную реальность. Мы живем на одной планете с животными. Значит, мы должны здесь показывать, как мы умеем сосуществовать. И ни один спецэффект, ни одна имитация реальности этого никогда не заменит.

Э.З.: Животные по-прежнему существуют у нас в каждой третьей семье. Это о многом говорит. Мы не хотим отделяться от животного мира. Да, есть радикально настроенные люди, которые считают, что цирк, зоопарки, домашние животные, все это неприемлемо, всего этого не должно быть. Это очень большое заблуждение. Это радикализация.

Я несколько лет назад брала у вас интервью, и вы рассказывали, что ваши дочери, еще тогда совсем маленькие, уже пробуют себя на арене. Как сейчас обстоят дела, подключился ли к ним сын, какие успехи у ребят?

Э.З.: Дочки у меня с того момента действительно подросли, им уже больше 10-ти лет. А сыну меньше, в этом году ему исполнится только 7, он пойдет в школу. Сейчас он ходит на гимнастику, ходит на самбо. Я его физически подготавливаю. Он приходит в цирк, катается на лошадях, делает там кувырки, подтягивания и все остальное. Но все это аккуратно, чтобы у него не появилось отторжение. Дочки мною уже наказываются фактом того, что я им запрещаю ходить в цирк. Подошла ко мне Стефания и говорит: «Папа, мне завтра в школу не надо». Я ей сказал: «Скатишься на «тройки», про цирк можешь забыть. Ты можешь вообще в школу не ходить, но я, если узнаю, что у тебя в четверти хоть одна тройка, про цирк просто забудь». Пошла думать. И точно так же нас с братом воспитывали. Но мои племянницы Эльза и Ева, две дочки Стефания и Глория уже работают, они артистки, официально оформлены. Девочки проявили себя на Международном цирковом фестивале в Саратове, как джигитки. Они осваивают новые жанры, очень сильно стараются. Мечтают достойно представлять нашу фамилию. От них ждут серьезного результата. Все, что будет на среднем уровне, это будет восприниматься как бездарные дети Запашных. Поэтому им приходится работать больше, чем остальным.

А вам важно, чтобы они выбрали цирк? У них есть какой-то выбор?

Э.З.: На сегодняшний день я, как родитель, их направляю туда, где они будут счастливы. Эта профессия – трудолюбивая и честная. Подразумевает под собой строгую дисциплину. Все это формирует хорошего человека. Это моя убежденность.

Король силачей Иван Поддубный

А.З.: Самой большой моей задачей, как родителя, было повторить достижения моих родителей, а именно влюбить детей в цирк. Я понимал, что папа, как хороший дрессировщик и замечательный воспитатель, это очень четко осознавал и в нас это тонко-тонко и аккуратно вводил. При всех технологиях человеку невозможно навязать мысль. Ее нужно так подвести, чтобы человек в нее поверил. И вот что-то очень похожее делал мой отец. Он научил меня искренне любить и ценить цирк. И я понял, что мне нужно сделать то же самое, иначе все насмарку. Я сейчас наблюдаю, что в моих детях это уже живет и горит. Для них самая страшная вещь, которая может быть, это когда их не возьмут в цирк, если я им что-то запрещу здесь делать. И поэтому моя миссия сейчас уже реализована, а дальше уже дело техники. Чем дальше движется современный цирк, тем это еще более важно, чем даже было раньше. В советское время можно было существовать в одном жанре, а сейчас нельзя. В капитализме особенно нельзя. Нужно уметь адаптироваться. А цирк – сложное искусство с точки зрения достижений. Нужно потратить годы, чтобы показать один-единственный трюк. И, естественно, человек не имеет возможности очень быстро меняться. Нужно фундаментально учиться сразу всему. А дальше, что лучше получится, и в чем ты преуспеешь, выводить на первый план. Все в таком ключе работает.

Я сегодня присутствовала на вашей репетиции. И поняла, что я целый час не могу успокоиться. Меня так всю сжало. Я думаю, что цирк именно про это? Про то, что ты приходишь увидеть то, чего ты не видишь?

А.З.: Настоящие эмоции, вот что вы испытали. В этом, наверное, сама суть человека. Эмоции – это то, что нас отличает от животных и роботов. Есть очень важный момент. Мы прошли рубеж, когда могли повернуть вообще не туда. И могли потерять цирк в целом. Что и произошло во многих странах мира, как бы они ни кичились, как бы либеральное общество не пыталось представить, что все хорошее происходит там. Мы где-то либо кого-то догоняем, либо вообще ушли не в ту сторону. Но мы законодатели моды в цирке. Российский и советский цирк – это могущественная империя, которой надо гордиться. И пройдя этот определенный этап, мы сейчас находимся на этапе возрождения цирка. И очень приятно, что молодые люди смотрят в сторону цирка, как на что-то очень перспективное, очень интересное, и на то, чему можно посвятить свою жизнь.

Недавно вышла ваша автобиография, называется «Понять хищника». Почему вы решили написать эту книгу и выпустить сейчас?

А.З.: Эта книга впервые достаточно объемно рассказывает историю нашей жизни. Для меня таким любопытным фактом является то, что в своей голове зритель про нас достаточно много, а может быть, даже слишком много знает. А когда ты начинаешь общаться с людьми, ты понимаешь, что это слишком эгоцентричное мнение. То, что мы сделали, вызвало, к моему приятному удивлению, большой интерес у читателей и просто у людей, следящих за нашим творчеством. Мы получили очень приятную обратную связь.