Русский Север сегодня: мифы и реальность
Популярность северных регионов страны из года в год среди россиян растет по разным причинам. Насыщенное историческими событиями и многослойностью культур пространство притягивает людей со всего света неслучайно. В эксклюзивном интервью MIR24.TV филолог и фольклорист Никита Петров раскрыл уникальные черты мифологии Русского Севера, а также поделился своим видением современного бытования сурового региона.
«Телеканал «МИР» покажет фильм «Орел и решка» по повести Владимира Маканина «На первом дыхании» о сумасшедшей любви инженера-полярника, бросившего работу в Новом Уренгое. Смотрите в эфире 1 октября в 22:30 и 4 октября в 16:35».
Фольклористику правильнее всего рассматривать в качестве междисциплинарного конгломерата, где слились воедино и лингвистика, и литературоведение, и этнография, и музыкознание. По справедливому замечанию Бориса Кирдана и Татьяны Зуевой, филологов-исследователей, посвятивших свою жизнь изучению русского фольклора, хореографы, историки, психологи и многие другие специалисты тоже часто обращаются к народному творчеству. Профессиональные писатели черпают вдохновение в исконном словотворчестве. Представить Бориса Шергина или Степана Писахова невозможно где-то в средней полосе, настолько они срослись с северновеликорусским наречием и укладом жизни поморов.
Никита Петров, кандидат филологических наук, заведующий Лабораторией теоретической фольклористики ШАГИ ИОН РАНХиГС, доцент Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ, много лет ведет исследовательскую работу, собирает материал в разных районах Поморья и Карелии. Он опубликовал лично и совместно с коллегами множество научных работ, посвященных фольклору. До сих пор переиздаются сборники «Знатки, ведуны и чернокнижники: колдовство и бытовая магия на Русском Севере», «Между мифом и историей: мифология пространства в фольклоре Русского Севера» и «Фольклорный путеводитель по Каргополью (предания, легенды, рассказы, песни и присловья)». Филолог стал вдохновителем проекта «Народная история России», в рамках которого еще в 2021 году увидела свет книга «Город в историях людей. Архангельск. Избранные тексты и методические рекомендации по сбору интервью» в соавторстве с Яной Павлиди.
Гостеприимство и несуетность
И мы предлагаем отправиться для начала в виртуальное путешествие по северным широтам, названные Михаилом Пришвиным «краем непуганых птиц».
– Никита Викторович, как зародился у вас интерес к Русскому Северу, ведь вы выросли на Сахалине и в дальнейшем учились на филологическом факультете в Архангельске?
Никита Петров: Интерес к северу возник, наверное, с трех лет, поскольку семейная история довольно сложная. В результате репрессий 30-х годов прошлого века, одна часть родственников оказалась на Соловках, а другая потом осела в Архангельске. Мой папа родился уже там, а бабушка – в Вологодской области. Папа окончил мореходку, встретил маму, и в романтическое путешествие они отправились на Сахалин. Часто приезжали в гости на материк, как говорят на Дальнем Востоке. И в какой-то момент окончательно переехали, мне было 12 лет. Первое, что меня поразило, – это команда хоккея с мячом, знаменитый клуб «Водник». Когда мы ходили болеть за них, постоянно был мороз 45 градусов. И чтобы согреться, бегали вокруг стадиона. Вроде бы экстремально низкая температура, но холод там немножко по-другому действует: одновременно холодно и нехолодно, будто он замораживает и притормаживает.
Второе непривычное явление – белые ночи, когда наступает май, и потихонечку светлеет, все начинают выходить на набережную Северной Двины, и город практически не спит. И потом в университете уже под руководством Натальи Васильевны Дранниковой, нашего архангельского фольклориста, мы поехали в первые экспедиции на Пинегу, потом на Мезень.
И меня поразили, помимо природы и погоды, северное небо и Двина, которая меняет свой оттенок в зависимости от него. И, несомненно, гостеприимство, радушие, говор и знания людей.
Во второй экспедиции я встретился с бабушкой, дочкой и внучкой – с тремя поколениями мезенок в Совполье. Меня покорила внутренняя красота, невероятная глубина понимания окружающей природы и умение выражать свои мысли ясно, четко и понятно. То, что Борис Шергин, который очень много писал о севере, назвал бы несуетностью. Она будто бы проникает в тебя, и хочется каждый раз в нее погружаться.
И после окончания университета было много экспедиций. Год назад даже снялся в документальном фильме про поморский карбас «Песнь странствий». Мы шли на нем прямо от Великого Устюга до Архангельска. Это было невероятно.
Поражает гостеприимство. Я вожу студентов на Русский Север каждый год, мы стучимся в дом, заходим, а хозяева нам говорят: «Что ты спрашиваешь-то будешь, милок? Сначала чаю надо попить». Да, и дальше кормят, поят, рассказывают – многие остаются в памяти. Это всегда как нечто, что связано с гостеприимством, с пониманием природы, себя, других людей и постоянным уважением, и какой-то вот такой очень тихий, понятный, молчаливой, но при этом принимающей и отдающей культурой.
И это то, что всегда поражало, поражает и будет поражать. Ну, мне кажется, я на какую-то часть считаю себя отчасти помором, поэтому поморский социалект, поморская логика действий, фольклорные экспедиции, этнографические данные и вообще представление о поморах как вот о людях высокой культуры – невероятно правильная история.
Если сейчас смотреть со стороны, общаясь с людьми, то можно услышать о неграмотности, глуши, сказителях – вот самые расхожие мифы, о которых чаще всего говорят. В действительности все было совсем по-другому.
Вы видели поморские лоцманские дома? Они большие, деревянные, невероятные, с хорошей мебелью, европейскими предметами. И люди грамотные, знающие язык, в том числе руссенорск – пиджин Баренц-региона, на котором они говорили. Постоянный обмен товарами, торговля, рыболовство, артельный лов – брожение, перемещение, узнавание нового позволяет поморам и архангелогородцам выйти за пределы «мыльного пузыря», в котором живут многие в центральной части России и других областях: они не видят окружающего пространства. Поморы – путешественники, люди, живущие своим трудом. Не суетные, не роняющие зря слово, а если слово уронят, то оно будет веское, четкое, понятное и хорошее.
И в этом смысле для меня образцом, человеком, который это слово смог как-то увековечить в книжной форме, оказывается Борис Шергин. Кажется, даже мой отец видел его в Архангельске, когда писатель жил в небольшой комнатке в том же переулке, где и наша семья. Это всегда греет душу. Знаете, как такое, начало золотой осени, прохладно, хорошо, но ясно.
«Немножко хитрый, мудреный старик»
– Как вы относитесь к творчеству Степана Писахова?
Никита Петров: Невероятно, я очень люблю его творчество и лично самого Писахова безмерно уважаю, прежде всего, за художественные работы. Тексты и сказки – первое, что приходит на ум, во что погружает двенадцатилетнего мальчика, который приехал в город. Я помню Архангельск в середине 90-х годов, он был серый и достаточно неприютный, как тогда казалось. Вот эти большие пустые улицы – и потом солнце, которое все заливает, и книги Писахова, которые всегда в библиотеке оказывались рядом. «Морожены песни» – мое любимое произведение, всегда останется в душе. И богатый, образный язык. Но Писахов, по большей части, такой, знаете, немножко хитрый, мудреный старик, который мог стилизовать речь и по особому расставлять акценты.
Недавно мы были в Устьянском районе, прямо у самой Северной Двины, в деревне Синики. И там в школе списывали старые книжки, в большом количестве. Ну и, конечно же, там были и Шергин, и Писахов, причем в потрепанных обложках. И я их набрал по нескольку экземпляров, поскольку их должны были отправить в макулатуру. И с большим удовольствием подарил эти раритеты всем своим московским знакомым и друзьям. Потому что это действительно одно из самых первых знакомств с теми людьми, которые живут на берегу Белого моря, на берегу Северной Двины и везде в большой Архангельской области.
Сергей Максимов vs Мариуш Вильк
— Интересно ваше мнение по поводу книг Мариуша Вилька.
Никита Петров: Вы знаете, у меня они все есть. Я случайно на барахолке лет семь назад приобрел первую. Меня поразило, как поляк, купивший себе дом в глухой деревне в Заонежье, начинает повествование с точки зрения антрополога. Я считаю Вилька настоящим антропологом и этнографом, который в своих полевых дневниках, – хотя это и художественная проза, – честно, прямо, беспристрастно описывал человеческие взаимоотношения. Это не Сергей Максимов, да? Помните, «Год на Севере»? Его путешествие туда состоялось по заданию. Он выявлял прежде всего пограничные случаи. Например, оставил где-то свои золотые часы, а помор ему вернул через год эти часы. А здесь Вильк, вот здесь и сейчас, на рубеже ХХ и XXI веков. Я бы сказал, чужая культура – это всегда отстранение, еще одно погружение в онежскую культуру. Как мне кажется, они же немножко отличаются от поморов Белого моря и других берегов, которые идут дальше. Это немного другая культура с этническим колоритом. В прошлом году мы работали в Беломорске. Там тоже меня поразили люди, сохранившие на обломках языка, советской цивилизации и стратегического объекта свое достоинство и понимание того, кто они есть по-настоящему.
Зачем в море библиотекарь, или Поморская фантастика
– Теперь вернемся все-таки к особенностям самой мифологии исконного Севера. Есть ли какие-то резкие отличия, допустим, от фольклора средней полосы. Можно ли выявить какие-то характерные черты?
Никита Петров: Понимаете, Архангельская область большая, и мы можем говорить про локальную специфику разных районов. Допустим, Каргополье ближе к Онеге, поэтому в сказах нет морской тематики. Все Поморье, Лопшеньга, Яреньга, Пертоминск, Зимняя Золотица, Летняя Золотица – здесь больше сказы традиционные, былины и предания. Моя первая большая работа, кандидатская диссертация, была посвящена как раз былинам, в частности, русским былинам. И как раз в северном фольклоре я вижу былинные напевы, прежде всего. Но представьте себе историю, которую нам рассказывали в 2011 году в Лопшеньге и Яреньге, когда все поморы-мужчины собирались на артельный лов рыбы. Раньше брали с собой сказителя, который пел эпос «Синему морю на утешение, добрым людям на послушание». Считалось, что даже в море ураган утихал, когда он так сказывал. Они давали ему добычу, причем равную, даже большую часть, нежели брали себе. И рассказывают ничтоже сумняшеся в начале 2000-х, мол, вот мы сейчас библиотекаршу с собой берем, чтобы она нам читала книги, сказки и былины. И вот это важная тоже вещь, которая, наверное, отличает Зимний берег, Летний берег Белого моря, карельский берег от большой такой центральной части Архангельской области. Что касается мифологии, то кардинальных различий мифологических персонажей нет.
Есть чудесная история и легенда о том, как черти мерили берег Белого моря от Лопшеньги до Яреньги веревкой. 40 верст туда кинут, 40 верст сюда кинут. Так объясняется расстояние между деревнями – оно очень большое. Например, в центральной части России подобного нет. Есть чудесные северно-русские святочные персонажи – шуликуны, или шалыганы, шалыханы. Ведь Святки – особый период, благодаря которому люди загадывали, что будет в следующем году, некий перелом. Шуликуны в ступе, в остроконечных шапках, с пламенем изо рта, пролетают в Святки мимо изб. Для них нужно наряжать елочку, и вот если они снимут шелк с нее, либо наоборот, сами пройдут мимо наряженного деревца, то девушка замуж выйдет. Сверкающая, непонятная мифология оказывается своего рода поморской фантастикой, которая примиряет людей с суровыми северными узорами. Если говорить про других мифологических персонажей, они более-менее везде похожи, но вот в отличие, например, от южных регионов, домовой на Русском Севере, скорее, будет таким добрым хозяином и помощником в делах, связанных со скотиной. Рассказывают историю о том, что он заплетает косички в образе ласки коням, коровам – домашней скотине, одним словом. Просят его, когда вводят скотину в дом, «по масти» или «не помасти». И если «по масти», то домовой любит, и эти косички, собственно, заплетает. Вот чего не скажешь, например, про русский юг, там совсем все по-другому.
Очень много сложено молитв, особенно святому Николаю, который помогал рыбакам в море. И вообще рыбацкая тема и рыбацкие святые и иконы, пронизывают всю культуру Севера, потому что море – это дорога, всегда сложная и опасная.
И во многих семьях, которых мы спрашивали в Пертоминске, опять же, на берегу Белого моря, есть утонувшие рыбаки, которых потопил шторм. Безусловно, это максимально опасно, и поэтому огромное количество примет и предписаний, и мифологических штук, связанных с ловлей рыбы, с выходом в море, с богатым уловом. Например, чтобы улов был богатый, сети окуривают вересом, то есть поджигают можжевельник.
Первую добычу обязательно бросают в воду, призывая водянушку или водяного на помощь. Область веры и неверия сильно размылась, но эти установочные тексты очень важны для понимания того, как работают подобного рода предписания. Мы никогда не знаем, что будет в озере, либо в море. Человек может не вернуться. И поэтому охранительные вещи, начиная с молитв и заканчивая заговорами, оказываются базовыми для культуры Русского Севера.
Тайна плывущего веника
– А кто такие знатки? И как правильно ставить ударение?
Никита Петров: В Каргопольском районе, Лешуконском, Мезенском, Вельском районах Архангельской области мы всегда слышали «знатки» с ударением на второй слог. Хотя на первый слог тоже иногда ставят. По сути, это знаткие люди. Люди, которые знают, которые передают знатьё. И знатьё – совершенно не обязательно колдовство, а некоторое уникальное умение, например, лечить, в том числе травами, использовать заговоры, делать массажи, причем лечебные, которые тебя ставят на ноги. Это как внимание к человеческому телу. «Знать» и «уметь» всегда связано с чем-то магическим и непонятным, и, возможно, таинственным.
Поэтому знатки как термин переходят еще и на людей, которые могут делать, подделать. «Делать» – тоже очень хороший термин, который означает творить какое-то колдовство на зло и на добро. Но самая частотная история с любовной магией: присушить парня к девке – знатки делали подобного рода вещи. Например, нужно было идти, как они рассказывали, в лес, взять лягушку, положить в муравейник, сказать определенные слова. Муравьи обгладывают лягушку. Там две косточки, одна лопаточка, другая крючком. Нужно идти к тому, кто тебе нравится. Крючочком случайно зацепить за одежду, все, не отлипнет. Лопаткой оттолкнул, когда надоел или надоела, все отлипло. Это самое простенькое. Много разных. Знатки не всегда колдуны. Это и простые люди, которые обладали вот такими вот знаниями. Это кузнецы, коновалы, плотники, печники, пастухи – все те, кто был немножко маргинализован. Да, знаткой может быть и женщина, живущая на краю деревни. Но и при этом действительно знахари, те самые бабушки, которые умели шептать, были буквально в каждой деревне, поскольку официальная медицина все-таки пришла не так давно в северные глухие деревни. Это базовая история для лечения.
Мы буквально в этом году записывали тетю Шуру из Сиников, из деревни, ей уже за 90 лет, и она прямо рассказывала, как попала в няньки, туда, на Северную Двину, где ее научили заговорам, и где она эти заговоры потом постоянно использовала. Помогает, не помогает, на добро, на зло. В основном, конечно, делала на добро, как она рассказывала. Но при этом у всех знатков, согласно быличкам, чаще всего печальная кончина. Когда они не передают свое знатье, они не могут долго умереть. Их мучат, корежат, вертят, под кровать бросают. Так бывало, что даже разбирали потолок в избе, поднимали охлупень, чтобы колдун или знаток мог умереть. А если колдун или знаток никому не мог отдать свое знатье, он обычно брал в старости веник, наговаривал на него и выкидывал в речку. И если по речке плывет веник, это значит, знаток отдал свое знатье. Поэтому здесь с одной стороны есть мифологизация, все колдуют, а с другой стороны, вполне рациональное объяснение того, что это значило, появляется и почему люди считаются знающими.
Коллективная энергия
– Есть ли смысл сопоставлять мифы о Севере и нынешнюю объективную реальность?
Никита Петров: Еще шестидесятники в период хрущевской инкапсуляции и брежневского застоя стали ездить на Русский Север и сохранять предметы старины. Здесь появился русский северный рок. Это отдельный феномен, просто невероятный. Например, группа «Черный кофе» о Русском Севере поет. Ну, и местные рок-коллективы. Один из них называется LOMONOIZOV, в чьем творчестве тоже звучат северные басы и ритмы. Сейчас новая волна романтизации на общегосударственном уровне. Поэтому ждем супервзлета интереса. И это все будет популярно, но я даже думаю, прибыльно и небюджетно. Кстати, недавно пришла новость, средний чек поездки в Мурманск составляет 170 тысяч рублей. Представьте, семье нужна такая сумма на отдых в Заполярье. Раньше было гораздо дешевле. Териберка, Левиафан, Арктика, Норильск будут популярнее и популярнее. И Русский Север, надеюсь, сохранит свое лицо. И еще важная вещь. Многие помнят Шиес, и северяне отстояли свое право жить без мусорного полигона вблизи своих домов. Нигде в новейшей истории страны такого не было, чтобы жители области, разных ее частей, сплотившись воедино, просто-напросто отстояли регион. Губернатора в итоге просто уволили. И вот в этом тоже заключается очень важная вещь. В той глубинной коллективной энергии, которая на своем месте, всегда свободна от крепостного права, от каких-то указов, от каких-то чужих мнений. Люди всегда готовы отстоять свою землю и интересы.