Егор Кончаловский: Мне интересно посмотреть на мир глазами человека XXI века. ЭКСКЛЮЗИВ

В прокат выходит фильм Егора Кончаловского «На Луне». Подросток, классический представитель «золотой молодежи», совершает преступление. Отец, узнав о произошедшем, отправляет сына на перевоспитание в глубинку. Сюжет картины созвучен недавно вышедшему фильму «Холоп» Клима Шипенко. Умышленно ли снимались две картины с похожими сюжетами и что нового о современном поколении узнал режиссер? Ответы на все вопросы – из первых уст!

Мария Гуфранова: В прокат выходит Ваш новый фильм «На Луне» – история о подростке-мажоре, который совершает преступление. И отец отправляет его на перевоспитание в глубинку. Скажите, чем Вас так привлекла эта тема?

Егор Кончаловский: Меня не конкретно эта тема привлекла. Слово «мажор» мне вообще не нравится, оно уже набило оскомину. Мне кажется, что оно потеряло свой смысл, если когда-либо имело. Мне более понятно выражение «золотая молодежь». Мне просто интересно попытаться посмотреть на мир глазами человека, который родился и вырос в 21 веке. Он в 20-х годах вступает во взрослую жизнь. Это то поколение, которое через 5-10 лет будет решать судьбы нашей страны. Тем более, что мы видим, что и руководящий состав молодеет очень сильно. Это люди, которые отличны от меня. Между мной и моими родителями разница меньше гораздо. Мы все воспитаны, как советские люди, на войне, на победе в войне. Мы играли в эту войну совсем по-другому. Сейчас я не знаю, играют ли вообще. Это люди, которые вообще выросли на других ценностях. Для них Великая Отечественная война, как для меня война 1812 года. Для них советская власть, как для меня ГУЛАГ, как будто этого даже может и не было. Понятно, что было исторически, но … Это аспект в его взаимодействии с теми людьми, которые принадлежат к моему поколению или к поколению постарше. Я не думаю, что нам удалось дать какие-то ответы, скорее, задать какие-то вопросы.

Мария Гуфранова: Я хочу продолжить тему «золотой молодежи». Вы сказали, что Вам было бы интересно разобраться на примере героя. Сама тема – уже тренд. Недавно прошел фильм «Холоп».

Егор Кончаловский: Мне показался интересным этот сюжет, но я его не выбирал. Мне студия Говорухина предложила этот фильм. К сожалению, Станислав Сергеевич к этому моменту уже скончался, но проект этот успел начать. Был проект, сценарий, бюджет, его нужно было делать. Я обычно всегда рассматриваю, что мне предлагают, с большим интересом. И мне показалась интересной тема, но не то, как развивался сюжет, и мы его переписали. В некотором смысле этот сюжет был запущен Говорухиным, а я его уже развивал, сделал, закончил. Но это не была та тема, которую я выбирал. Но мне она была интересна и близка в силу того, что я вижу эти проблемы, сложности этой молодежи. И очень сочувствую.

Мария Гуфранова: Можем ли мы говорить, что это вечная тема конфликта отцов и детей?

Егор Кончаловский: Наверное, тоже можно сказать. Мое поколение, люди, которые сформировались, выросли и нашли себя в 90-е годы, в моральном плане зачастую были потеряны. Были потеряны ориентиры, смещены все акценты, ценности. Вдруг святое стало гадостным и наоборот. Мне кажется, это отложило отпечаток в цинизме моего поколения, это не могло не отложиться на детях. Наверное, мы были первое капиталистическое поколение, которое забросило свих детей, откупаясь от них. Я не говорю про себя или кого-то конкретно, но я много знаю таких людей. И я мог бы быть повнимательнее к своей дочке, когда она росла. Но съемки и это все. И, конечно, ощущение, что ты что-то делаешь, откупаясь, все прощая, выручая, разрешая, осыпая деньгами своих чад, создает определенный психотип, который абсолютно лишен каких-то барьеров и границ. Когда вдруг эти границы на них сваливаются, это болезненней, страшнее, неожиданней, если ты всю свою недлинную жизнь прожил в состоянии безнаказанности. Конечно, это проблемы отцов и детей. Но эти проблемы усугубились на нашем историческом сломе, когда одна эпоха ушла и была порицаема новым временем. Ценности ушли, а новые мучительно рождаются, и родиться не могут. Идеологией национальной мы по-настоящему стали заниматься только последние годы.

Мария Гуфранова: Если брать конфликт старшего поколения и младшего поколения, наверное, в каждой семье происходит что-то подобное. У Вас, в Вашей семье, с Вашим отцом Андреем Кончаловским, были конфликты?

Егор Кончаловский: Конечно, конфликты были. Редко они выливались в форму какой-либо агрессии, но я знаю, отец был расстроен, что я после Кембриджского университета не уехал в Голливуд, не стал продюсером, а вернулся в Москву 90-х годов. Это было нарушением его плана, но это был его план. Я не хотел жить в Лос-Анджелесе. Это не было конфликтом, но выбор есть выбор. А вообще, конфликтов с отцом было немного, мы не жили плотно под оной крышей. Я стал плотно с ним общаться, когда стал относительно взрослым. А, во-вторых, мне кажется, что с мальчиком проще. Когда мне было 13-14 лет, он говорил со мной так, как он говорил с Никитой. Не было вот этой разницы поколений. Все по-честному, называя своим языком: о женщинах, о деньгах, безденежье, спекуляции икрой, о чем угодно. В силу того, что мы не каждый день общались, у нас просто не было времени на конфликты. Так бывает, когда отдельно живешь.

Мария Гуфранова: Сейчас какие темы поднимаете, когда встречаетесь?

Егор Кончаловский: Сейчас мы чаще поднимаем темы кино. Наверное, в силу того, что у отца недавно вышел прекрасный, удивительный фильм, который он очень долго задумывал. К разговору о том, что хорошие вещи рождаются небыстро. Хотя быстро тоже иногда. Вышел фильм «Грех», до этого был «Рай», сейчас он закончил съемки еще одной картины. Он весь в кино, я вообще очень его уважаю, восхищаюсь, он весь в кино, театре. Мне кажется, что все, что для него все остальное, что не является творчеством, все исчезло из его жизни. Он окружен заботой, и может заниматься только этим. У него постоянно спектакли в Италии, в Москве, он и сейчас репетирует. Он в этом уважаемом возрасте, у него открылось третье дыхание. Он раньше меньше работал, у нас было время поговорить – о женщинах, текиле, о том, что наркотики – это плохо.

Мария Гуфранова: Он превратился в философа, мудреца.

Егор Кончаловский: А вот лет 35 назад мы выходим из ресторана Центрального дома кино – я, мой папа, Всеволод Ларионов – был такой замечательный актер, и Александр Панкратов-Черный. Папа мне говорит: «Ты сколько выпил?». Я говорю: «Две рюмки». А он говорит: «А я семь. Ты ведешь». У нас такие отношения были.

Мария Гуфранова: Многие режиссеры выпускают по фильму в год. У Вас не так часто это бывает. С чем это связано? Вы так долго выбираете тему?

Егор Кончаловский: Нет. У меня, например, три проекта развалилось. Я потратил на них огромное время – по году жизни. Они просто не состоялись, такое бывает, к сожалению. Последние три картины я снимал в Азии – две в Казахстане и одну в Азербайджане. На русском языке ее нет, она существует на турецком и азербайджанском. «Баку, я люблю тебя». Казахская картина «Возвращение в А» – там половина фильма на фарси, главные роли играют казахи. Они, видимо, решили не выпускать ее в России, это слишком дорого будет. Но она была на «Оскаре» от Казахстана. У меня работы было много, но она была не в России. К сожалению, я своих целей не добился. Я в Казахстан ехал, потому что хотел снять большое историческое кино. Это кино сняли, но без меня, сняли другую тему, но это большой исторический фильм. Хотя через несколько дней я еду в Казахстан показывать нашу картину «На Луне». И у нас питчинг на большое кино в Казахстане, фильм «Опера». Поэтому не все складывается так, как хочешь.