Кардиохирург Ренат Акчурин: Борис Ельцин был мужественным человеком. ЭКСКЛЮЗИВ

Гостем программы «Евразия. Дословно» стал академик Российской академии медицинских наук, кардиохирург Ренат Акчурин. Он в 1996 году сделал операцию на сердце первому президенту РФ Борису Ельцину. С легендарным кардиохирургом пообщался корреспондент телеканала «МИР 24» Максим Красоткин.

Ренат Сулейманович, большинству россиян ваше имя стало известно после того, как вы сделали операцию на сердце Борису Ельцину. Скажите, как для вас началась эта история и почему именно вам доверили сердце президента?

Акчурин: Это мне неизвестно до сих пор. Но думаю, что существует медицинская служба при президенте, которая проводила статистический анализ. Я думаю, что она знает всех ведущих хирургов страны. Вот и выбрали меня. Вот и все.

Это, наверное, по количеству успешных операций вас выбрали?

Акчурин: Думаю, что по результатам. У нас были лучшие результаты на то время. Да и сейчас одни из лучших в стране.

Как вы узнали, что будете делать операцию первому лицу? Как вам сообщили про это?

Акчурин: Я был дома с семьей. Это был какой-то обычный бытовой день. Утром я находился дома, видимо это нерабочий день был. Я с удивлением увидел, что Борис Николаевич по телевизору, как принято говорить по «ящику», объявляет, что он будет оперироваться в России и в кардиоцентре. Это, конечно, меня сильно удивило, потому что это все было сделано в типичном характере Бориса Николаевича – внезапно и вдруг.

А что вы тогда подумали, когда об этом узнали?

Акчурин: Ничего. Я напрягся внутренне как-то. Может быть, мобилизовался. Потому что несколько консилиумов, которые были проведены до этого объявления Бориса Николаевича о своей операции, отвергали возможность самой операции. Практически возможность самой операции. Говорили о том, что он ее не переживет. У него плохие показатели сердечной функции и это может закончиться трагически.

У него это был уже пятый инфаркт.

Акчурин: Вы знаете, когда после двух – уже трудно считать, сколько их. Я думаю, что это, скорее, не инфаркт, а ошибка кардиологов. Это была тяжелая ишемическая болезнь сердца с поражением многих артерий, которые периодически симулируют картину инфаркта. В общем-то, от этого больному легче не становится. Есть у тебя инфаркт или нет – у тебя поражены все сосуды и это проблема.

Как вам удалось убедить академиков, что эта операция необходима и что она закончится успешно?

Акчурин: Я не убеждал. Я участвовал в консилиуме, где присутствовало четыре академика, из них два ведущих хирурга страны. Я высказал одну мысль, что сразу отвергать пациента нельзя. У него других шансов нет. Нужно его подготовить. И если его подготовить, то можно пересмотреть этот вопрос. Вот это единственное, что я сказал на консилиуме.

Подготовить в каком плане? Препаратами или морально?

Акчурин: Вы знаете, есть такое слово общепринятое и знают его все люди нашей страны, по крайней мере, у нас образованная страна. Это слово – «реабилитация». Но реабилитация реабилитации рознь. Мы перед операцией фактически реабилитируем тяжелобольного. Мы поднимаем все его возможности перенести эту операцию и сделать это с минимальными осложнениями.

А как шла подготовка к операции со стороны именно Бориса Николаевича? Он шутил или делился личными переживаниями?

Акчурин: На удивление Борис Николаевич, понимая тяжесть своего состояния, серьезно это воспринял, и с его стороны я возражений не слышал против подготовки. Это было очень важно, потому что он мог бы очень круто развернуть этот вопрос и уйти. Как это было не раз.

То есть он понимал, что операция неизбежна.

Акчурин: Он понимал, что это нужно.

Как он вел себя во время этой подготовки? Было видно, что он опасается за свою жизнь?

Акчурин: Нет. Надо сказать, что он был мужественным человеком. И все встречи и обсуждения состояния его здоровья переживал нормально – как настоящий мужчина.

Вам самому не страшно было делать эту операцию? Ведь одно неверное движение руки, и ход истории мог бы пойти совершенно иначе.

Акчурин: Я об этом не думал. Ты никогда не возьмешься за операцию, если ты думаешь о том, что у пациента все шансы погибнуть. Только когда он без сознания и когда он истекает кровью – вот тут ты должен что-то делать, когда он переломан. А плановая операция не может сопровождаться такими стрессами. Ты должен быть уверен, что сделаешь все правильно.

А много времени прошло от поступления пациента до самой операции?

Акчурин: Два месяца.

И он все это время находился вот здесь?

Акчурин: Нет, что вы. Борис Николаевич был в свободном режиме. Просто усиленный врачебный контроль. Следили за приемом лекарств, было распределение по часам. Так как организму нужны были препараты, которые снижают давление, стимулируют ростковую зону крови, так как у него было относительное малокровие. В общем, всякая мелочь, которая собирала его и готовила к операции.

Когда вы увидели его сердце, каким оно было?

Акчурин: Нормальное большое сердце. Он же был высокого роста, могущественный, сильный человек. Большое сердце, немножечко больше, чем обычно, но для кардиолога это «ах, какое большое сердце». Мы встречаемся с такими сердцами.

Было видно, как большой стресс сказался на состоянии сердца?

Акчурин: Когда вы считаете какую-то математическую формулу, вы не думаете о входящих обстоятельствах. То же самое здесь. Вы думаете об операции, у вас текут минуты через пальцы. Ваша задача – сделать операцию быстро и качественно. Ничто другое не влияет. Даже не видел тех людей, которые пришли в операционную и стояли сзади. То есть ты выключаешь некоторые тумблеры у себя внутри. Ты сосредотачиваешься только вот на этой точке, на точке операции.

Большая делегация в операционной была? Охрана, наверное?

Акчурин: Нет, охраны никакой не было. Был глава медицинского управления при президенте, академик Миронов и моя команда. В операционной было человек 12.

Когда Борис Николаевич отошел от наркоза, что он сказал первым делом?

Акчурин: Он попросил начальника охраны и сказал: «Давай». Я думаю, что это было условным знаком. Через 30 минут приехал Виктор Степанович [Черномырдин] и сложил с себя полномочия временно исполняющего [обязанности президента России]. Борис Николаевич был абсолютно трезв, все нормально. Вот вышел из наркоза и сразу таким твердым голосом своему начальнику охраны, доверенному человеку, сказал: «Давай».

Каким он пациентом был? С врачами шутил или держался на дистанции?

Акчурин: Абсолютно исполнительный. Абсолютно приветливый. В первый же день разрешил сфотографироваться вокруг него, потому что все понимали, что мы перешагнули через какой-то серьезный барьер для нашего коллектива. У нас есть фотография коллективная вокруг Бориса Николаевича.

Среди пациентов есть традиция – после операции благодарить врачей. А Борис Николаевич как отблагодарил?

Акчурин: Очень сильно отблагодарил. По его поручению Павел Павлович Бородин, его управделами, спросил, какие трудности. Я тогда изложил, что в моем отделе семь человек нуждаются в жилье. Это были медсестры, это были анестезистки, это были врачи-анестезиологи и даже один хирург. Так что мы получили очень высокую благодарность, я считаю.

Ренат Сулейманович, после операции Борису Николаевичу как изменилась ситуация в кардиологии? Что раньше нужно было пройти простому человеку раньше, чтобы ему сделали такую операцию? И как сейчас эти дела обстоят?

Акчурин: Надо сказать, что здравоохранение за этот период сделало несколько больших шагов. После операции Борису Николаевичу поняли, что это довольно серьезная операция. Поняли, что она весьма успешная. Иногда, даже более успешная, чем аппендэктомия. Хотя и то, и другое обязательно надо делать больному. Результаты коронарного шунтирования и выживаемость больных оказались даже лучше, чем при лечении аппендицита. Государство, уяснив в лице Минздрава, что это дорогостоящая операция, придумало государственный заказ, так называемые квоты. Каждому учреждению выделяется определенное количество государственных средств, которое оно способно «переварить», чтобы обеспечить проведение от 200 до 1000 таких операций. Это сильно подвинуло вперед развитие сердечно-сосудистой хирургии.