Боливия – край лам, солончаков, шахтеров и необычных транспортных средств

– Чилийцев везешь? – выписывая билеты, интересовался у нашего гида-водителя охранник на въезде в национальный боливийский парк.

Из-за близости к чилийской границе количество туристов из этой страны на самом крупном в мире солончаке Уюни и расположенном здесь же плато Атитлано с его лагунами, фламинго и термальными источниками – большинство.

– Пока чилийцы не отдадут нам наше море, в одну машину с ними не сяду. И за один стол тоже. Русский и французы, – с напущенной обидой отвечал добродушный толстяк Мильтон, набивая, как хомяк, свою щеку листьями коки. Считается, что эти листья помогают справиться с высотой: мы держали курс на пять тысяч метров; но, по большому счету, для боливийцев эти листья – дело привычки, как для нас семечки.

Мильтон лукавил: бизнес есть бизнес, и из одного только моего кармана к нему перекочевали сто пятьдесят долларов. Французы торговались хуже, заплатив еще больше. Чилийцы тоже везут твердую валюту в соседнюю Боливию – одну из самых бедных стран континента, – поэтому Мильтон, гид с многолетним стажем, заработал уже не одну тысячу привезенных чилийцами долларов.

Хотя, конечно, боливийцы, до сих пор держат обиду на соседей за то, что те отняли у них море. Случилось это еще в начале двадцатого века, когда единственной страной Западного полушария без доступа к морю был Парагвай. А начиналась война еще в веке девятнадцатом, смешно сказать, из-за залежей гуано (птичьего помета) вдоль береговой линии. Во время государственного праздника, когда, как оправдываются сами боливийцы, «вся наша армия и население были пьяны», чилийцы напали на соседей и оккупировали территории с пометом (и селитрой), тем самым лишив беззащитных соседей и без того крошечной береговой линии. Так что не за пляжи воевали тогда заклятые соседи. А вот день Моря в Боливии празднуется и сегодня, к тому же в Ла-Пасе – самой высокогорной столице мира – существует морской музей.

«Моря нет, зато соли хоть отбавляй!» – подумал я. Мы въезжали на территорию солончака Уюни.

Соль тут добывают открытым способом, никаких шахт рыть не нужно. Огромные соляные горы то тут, то там встречаются на территории солончака, раскинувшегося на многие тысячи квадратных километров.

В сезон дождей поверхность самого большого солончака в мире становится зеркальной, что притягивает тысячи туристов со всего света, наделать фотографий и выложить в соцсети на зависть друзьям.

Из-за слепящего белого света и отражения солнечных лучей на солончаке создаются интересные оптические иллюзии, сбивающие с толку неподготовленного гостя.

– Сколько до вулкана? – показал я на видневшуюся не так далеко гору. – Километров двадцать пять-тридцать?

– Девяносто! – четко ответил Мильтон. – Два часа пути по соли.

Я проверил по навигатору: действительно, девяносто.

Соль и туризм – два из немногих источников пополнения боливийского бюджета. Особо богатой страну это не делает.

А ведь когда-то, в XVI веке, Потоси был столицей серебра, металла, ценившегося в те времена гораздо выше, чем сегодня.

Серебро отсюда отправлялось по всему Новому Свету и даже доезжало до испанских королей. Монеты из боливийского драгоценного металла чеканились в Испании и циркулировали по всем испанским колониям Нового Света.

Огромная Серро Рико (что означает «Богатая Гора»), нависающая над одним из самых высоких городов мира, и сейчас – объект внимания добытчиков серебра и место работы тысяч шахтеров. Когда-то тут работали бесправные индейцы, в изнурительных условиях, с перерывом только на сон и еду. Конкистадоры нещадно эксплуатировали индейское население, заживо хороня их в штольнях, а все добытое отправляли кораблями через Атлантику, пополняя испанскую казну.

В память о тех суровых временах на главной площади города стоит музей Casa Nacional de Moneda – Национальный Дом Денег, где рассказывают о методах работы и нравах южноамериканского средневековья.

Сегодня Потоси – обычное боливийское захолустье, хоть и не обделенное вниманием туристов. Ведь его исторический центр включен в список ЮНЕСКО. Боливия – страна достаточно безопасная по латиноамериканским меркам. Поэтому едут сюда не только соседи чилийцы, аргентинцы и бразильцы, но и заморские французы. Французская речь (или испанский с сильным французским прононсом) слышна тут во всех мало-мальски туристических городах. Потоси, входящий в десятку самых высоких городов мира, примечателен еще и тем, что в век нынешний почти любой желающий может спуститься в шахту и посмотреть, в каких условиях работают современные боливийские шахтеры.

Условия пятивековой давности, скажу честно, поменялись несильно: такая же жара, узкие проходы, вода по колено. Появилось лишь электричество и спирт.

– На, угощайся, ты же русский, – протянул мне один из шахтеров бутылку спирта.

Я отхлебнул чистого алкоголя, стараясь не морщиться: что я, не шахтер?

– И пять капель ему, – мой новый знакомый плеснул содержимое пробки на статую черта с рогами.

– Это не черт, – успел угадать мой вопрос боливиец. – Мы называем его Дядюшкой. Почти как Бог, только же под землей нет богов. Это наш покровитель.

Испанское «tio» – дядя и «dios» – бог, действительно, немного созвучны.

Шахтер закурил и воткнул зажженную сигарету в рот Дядюшке. Дышать и так было невозможно, рядом боливийцы с грохотом катали тележки, набитые под завязку камнями, повышая и без того высокую концентрацию пыли в спертом воздухе.

– И по сколько ж лет вы тут работаете? Рекордсмены есть? – расспрашивал я шахтеров.

– Мой отец до пятидесяти с лишним пахал. Тридцать пять лет в сумме. А мне девятнадцать, уже третий год в забое. Я только начал, – хвастался передо мной молодой парнишка, тоже закуривая.

– Бросайте курить, помрете же! Вот вам лучше конфет, – я насыпал шахтерам леденцов и пожал поочередно руки.

– Не, если и помрем, то точно не от сигарет, – они поблагодарили меня за конфеты и затолкали пустую тележку к разлому.

Я поспешил выбраться на воздух.

Из Потоси в официальную столицу страны Сукре до недавнего времени курсировало чудо инженерной мысли – рельсовый автобус. По обычным железнодорожным рельсам узкой колеи ползал насаженный на металлические колеса старый ржавый автобус «Dodge» североамериканского производства. Рассчитанный на двадцать пять пассажиров и на неограниченное количество груза: живого – скота и птицы – и мешков неведомо с чем.

Полноценные паровозы содержать накладно, да и не наберется по деревням столько кур, коз и теток в цветных платьях, чтобы забить ими сразу несколько вагонов. Боливийцы далеко ездить не любят, личными транспортными средствами обзаводиться не торопятся, предпочитая наслаждаться пейзажами окрестных гор и заниматься собственным хозяйством.

Увы, на момент моего визита линия Потоси-Сукре не функционировала. С полгода назад, в сезон дождей, старый прогнивший деревянный мост, по которому были проложены рельсы, окончательно подмыло наводнением, и он рухнул.

Местные власти ремонтом заниматься не спешат: нет ни денег, ни желания.

– Когда откроется-то ветка?

– Да кто ж его знает… – ответили мне железнодорожные работники на станции Потоси.

Хотя и так видно было, что не скоро. За какие-то полгода рельсы уже успели врасти в землю, а прямо на железнодорожном полотне боливийцы разбили продуктовый рынок, поставили клетки с курами и корзины с фруктами. Рядом ползали дети и собаки, давно забывшие, что когда-то тут гудели тепловозы.

– Там еще одна ветка есть, километрах в двухстах отсюда, – обнадежили меня работники. – Но вот работает ли она, точно сказать не можем. Езжай, проверь!

Я все же разыскал вторую, еще более глухую ветку и отправился туда. Поезда, верней, рельсовые дизельные автобусы ходят по ней не ежедневно, поэтому я подгадал под расписание и поехал в городок Айкиле – родину чаранго – национального боливийского струнного музыкального инструмента, типа нашей балалайки. Оттуда, по недостоверной информации, в ближайшие выходные должен был отправиться нужный мне полупаровоз-полуавтобус.

К моей радости, вечером, накануне отправки поезда в городке проводился фестиваль этого самого чаранго. Иначе в Айкиле можно было бы умереть со скуки, несмотря на некоторое боливийское очарование. На празднике населению до чаранго дела не было, веселящиеся налегали на крепкие напитки: сингани и фернет.

Ранним утром мы забили наш «Dodge» корзинами, курами и моим рюкзаком и отправились по обындевевшим рельсам. Машинисту, пока воздух окончательно не разогрело, то и дело приходилось останавливаться, доставать лопату и подкидывать песка на рельсы для улучшения сцепления.

Радио передавало новости. В центре внимания был, конечно, футбол.

«Проиграли ваши хорватам» – обернулся ко мне на ходу машинист.

Даже в такой глуши без футбола не обходится. Боливийцы, хоть на Чемпионат Мира и не попали, за футбольными новостями активно следили. Это, казалось, было единственным, что их интересовало во внешнем мире. Если мои новые знакомые случайно узнавали, откуда я, то непременно удивлялись:

– Чемпионат – там, а ты – тут… Что ты делаешь в этой глуши?

В целом же, заморские гости боливийцев интересуют мало: можно было с час проболтать с новым знакомым, и лишь в конце тот поинтересуется, откуда ты.

Мы проезжали оторванные от цивилизации деревушки, жители которых останавливали наш рельсовый автобус взмахом руки, на рельсах паслись коровы, что-то выклевывали из грязи между шпалами куры. Но непременно в каждом населенном пункте красовалась новенькая футбольная площадка.

«Спасибо, брат Эво!» – благодарили с плакатов своего президента крестьяне, трогательно называя его братом. Эво Моралес – первый за всю историю страны и всего континента президент-потомок индейцев. Приведение в порядок деревень он почему-то начал со строительства футбольных стадионов и площадок.

После боливийской сельской местности крупные города, такие как Ла-Пас, Кочабамба, уже не так цепляют душу и сердце, поэтому я поспешил поскорей отправиться в соседний Перу.

Боливия – удивительная страна, регион поразительной красоты, жители которой увлекаются чревоугодием так, как нигде в обеих Америках. Уровень асфальтированности дорог – самый низкий на континенте, что придает этому краю особый шарм. Можно неспешно ехать по ухабистым пыльным трассам, обгоняя огромные стада скота: лам, альпак и барашков – смотреть на красивых нарядных тетушек, любоваться горами и бесконечно набивать свой желудок. Любая бегающая вдоль дорог живность может через пару часов стать вашим вкусным обедом. Однажды где-то посреди глухой горной местности я даже попал на настоящую боливийскую свадьбу. Главным блюдом, конечно, была лама, напитком – слабоалкогольная чича, напоминающая наш квас, а основным гостем, разумеется, оказался я.

Чтобы порадовать молодоженов, я подарил им российских и белорусских рублей: по традиции, во время свадебной церемонии молодоженов и их родителей украшают шарфами из купюр, цепляя одну к другой с помощью обычных канцелярских иголок. Чем длиннее шарф и больше нулей на купюрах, тем удачней свадьба. На неденоминированных белорусских рублях нулей очень много, поэтому свой ценный вклад в будущее молодоженов я внес.