На Мачу-Пикчу по шпалам, или Как пробраться на самую охраняемую крепость Южной Америки

Много столетий назад в священной долине инков про существование долларов не знали. Золото и серебро были основными средствами оплаты. Сегодня же современные перуанские деньги – соли, что в переводе с испанского значит «солнце» – в туристических местах любят меньше, чем валюту США.

Потомки инков, сегодняшние перуанцы, научились добывать доллары из кошельков иностранцев, запретив им перемещаться по самым популярным маршрутам самостоятельно и заполонив всю страну билетными кассами и туристическими агентствами.

Спустя несколько столетий после того, как конкистадоры окончательно стерли с лица земли инков, я на несколько недель поселился в долине реки Урубамба, чтобы поизучать достопримечательности.

Солончаки, пещеры, тропы, руины – повсюду стояли кассиры и околачивались билетеры. Даже в построенные конкистадорами церкви вход был платным. Примечательно, что большинство храмов, как, впрочем, и весь исторический центр Куско, самого туристического города Священной долины, возводили на фундаментах инкских построек. Здания, сложенные из глыб, были настолько прочны, что конкистадоры не смогли окончательно их разрушить. Для создания видимости выгодной сделки специально для туристов перуанцы придумали «единые билеты» и прочие скидки.

Церкви и музеи, тем более платные, меня интересовали мало, поэтому я отправился на природу. Огромная территория Священной долины инков изобилует горами, перевалами, лагунами, ледниками и археологическими памятниками.

Прощаясь с водителем подвозившего меня грузовика, я случайно рухнул в канаву. На глазах у проезжавшего мимо туристического микроавтобуса. Туристы поворачивали на лагуну Умантай. Останавливать их даже не пришлось: водитель сам решил помочь провалившемуся у него на глазах в овраг туристу. За деньги, правда. В туристических местах гостеприимность перуанцев меряется твердой валютой. Отряхнувшись от колючек, я влез в маршрутку. Не проехав и получаса, мы остановились.

«Все иностранцы, въезжающие в Священную долину инков, платят!»

– Достали эти перуанцы, на каждом углу собирают деньги, – сокрушался сидевший рядом чилиец, вытаскивая из кармана деньги.

Я решил во что бы то ни стало не платить ни копейки ушлым перуанцам.

– Я еду на встречу гляциологов, – не моргнув глазом, соврал я, сочиняя на ходу историю и доставая журналистское удостоверение. – У вас там в горах форум, посвященный глобальному потеплению. Не слышали разве?

– Нет, что-то мне ничего такого не говорили, – неуверенно протянула билетерша. – Что, и даже на лагуну смотреть не будешь?

– Да ну какая лагуна, тетя! Ледники тают! – кажется, мое наглое вранье ее даже пристыдило.

– Ну смотри, там наверху проверят!

Первым делом, как только нас высадили из маршрутки, я, конечно же, отправился смотреть на лагуну. Билеты никто не проверял.

По большинству маршрутов Священной долины инков водят туристические группы. Без гидов ходить запрещают, а туры ценой в несколько сот долларов раскупаются за несколько месяцев.

Надвигались тучи, ледники, которые, по моей версии должны были таять, выглядели хмуро и таять не собирались. Я отправился на перевал высотой в пять тысяч метров, по тропе, которая должна была вывести меня к древнему маршруту инков. Под ногами чавкала грязь со снегом. Времени я рассчитал лишь на глазок, фонарь не зарядил, еды и палатку не взял, понадеявшись на гостеприимство местных жителей.

Как стемнело, я прошагал еще пару часов и постучался в одиноко стоявшую избу.

– Переночевать можно у вас? – дверь мне открыл старый перуанец, потомок инков. Он неплохо говорил по-испански, а жена его – только на кечуа.

– Да, конечно, проходи. Только ночевать у нас негде, будешь спать в сарае с морскими свинками.

– Всяко лучше, чем на улице!

Морские свинки, которые по-испански называются «куй», – излюбленный деликатес современных перуанцев и эквадорцев, пришедший к ним из эпохи инков. Облезлые тушки этих животных, жарящихся на вертелах, можно встретить в городах почти на каждом углу.

– Только ботинки лучше под голову положи, чтобы свинки не сгрызли.

Всю ночь над ухом пищали свинки, но ботинки остались целы.

Еще до рассвета я распрощался с крестьянами и, аккуратно обходя посты туристического контроля, добрался до ближайшего городка, откуда уехал в цивилизацию на маршрутке.

Другой достопримечательностью, которой заманивают туристов, является разноцветная Радужная гора. Никакой заслуги в том, что она разноцветная, нет ни у инков, ни у конкистадоров, ни у современных перуанцев. Так, занятное природное явление. А вот билетеры пасутся и тут.

Обнаружив на карте альтернативный маршрут, я обрадовался: не нужно будет толкаться с туристами на тропах, да и в лапы билетерам не попадусь. Вместе с каким-то мужичком соскочив с трясущегося пикапа у поворота на тропу, я уверенно побрел в сторону перевала.

– А ты куда? – поинтересовался он.

– На Радужную гору.

– За сегодня вряд ли доберешься, давай ко мне, переночуешь, – меня все больше поражали своей гостеприимностью перуанцы, живущие вдали от туристических маршрутов. – Только мне нужно альпак собрать, их тут несколько сотен штук. Лошадью управлять умеешь?

Альпаки – мохнатые длинношеие родственницы лам, живущие в Андах. Многие местные жители разводят их на продажу. Другие животные на таких высотах попросту не выживают.

– Справлюсь! – уверенно ответил я, вспомнив, что несколько лет назад ездил на лошадях по Абхазии.

Несколько часов по смеркающимся Андам мы сгоняли альпак в ровные стаи, преследуя их на лошадях и постепенно набирая высоту. Наконец, основательно закоченев, мы спрыгнули возле жилища моего нового приятеля.

Глиняная избушка сеньора Хулио не выдерживала никакой критики: температура вокруг редко поднимается выше нуля, а в его домике, входить в который нужно было, пригибаясь, не было даже стекол на окнах. Ночью я замерзал под тремя одеялами. Печь, служащая только для варки супа, топилась высушенными продуктами жизнедеятельности альпак.

Суп сеньор Хулио варил из картошки, кромсая в закопченную кастрюльку нечищеные корнеплоды.

Альпаки и картошка – вот и все сельское хозяйство. Овощи, правда, на такие высоты доставляют снизу.

Перу – родина нескольких тысяч сортов картошки. Накануне моего приезда тут даже проводился фестиваль этого продукта. Жаль, я на него не попал. Я засыпал на высоте почти пять тысяч метров, съев три тарелки супа из картошки с картошкой.

На стене надо мной висел «альпаковый календарь», нарисованный от руки, – аналог нашего посевного календаря, где на окружности, секторы которой символизируют времена года, показано, в какой месяц животные размножаются, когда их можно стричь и убивать.

– Так и живу тут всю жизнь, – улыбнулся морщинистым загорелым лицом сеньор Хулио. – С утра пойдешь с моим сыном, если хочешь. Он там туристов катает на лошадях.

Наутро я выгрузил из рюкзака весь хлам и подарил своему новому другу: мыло, чай, невесть откуда взявшуюся у меня светодиодную лампочку, сумку-трансформер, шариковую ручку и даже открытку с красногвардейцем. Он примостил ее рядом с рисунками альпак.

С сыном сеньора Хулио мы отправились в обход перевала: тот был засыпан снегом. Давая сильных крюков, я заметил, что еще немного – и мы окажемся у туристического входа, куда организованно привозили экскурсантов. Это в мои планы не входило. Притормозив в ближайшей деревне, мы справились о состоянии дороги у случайного крестьянина.

– Нет, тут не пройдете! – тот говорил на кечуа, но и так было понятно, что перевал засыпан.

– Это лошадь не пройдет! А я – запросто, – возразил я и распрощался с водившим меня уже не первый час по долине сыном Хулио.

Я поспешил вверх, в сторону заснеженного перевала. Времени и так уже было потеряно достаточно. Проваливаясь в снег все больше и больше, замедляя ход, я упорно шел по траверсу горы, следуя за навигатором. Ругая себя за упорство и сына Хулио за потерянное время, я промокал и выбивался из сил, вытряхивая из-за шиворота снег. Наконец, в нескольких сотнях метров от меня показались туристы.

Те немало удивились, увидев странного перуанца, продиравшегося сквозь сугробы по склону. По дороге я где-то нашел перуанскую шапку, поэтому спутать с заблудившимся перуанцем меня можно было запросто.

Еще через полчаса я вылез из снега под вспышки камер иностранцев и жидкие аплодисменты.

Гора, как муравейник, была покрыта туристами. Многие из них еле дышали: было слишком высоко. Рядышком предприимчивые перуанцы торговали баллончиками с кислородом: восемьдесят вдохов – десять долларов. Мне, после всех восхождений, казалось, можно было обойтись вовсе без кислорода.

Грязного и мокрого, но безбилетного, меня все-таки остановили контролеры.

– Посмотрите на меня, там, откуда я пришел, билетов не выписывают.

– Да, и правда. Проходи, что ж.

Сфотографировав ничем не примечательную гору, по стремительному серпантину я начал спускаться в соседнюю долину. На обочине стоял грузовичок, в котором сидела пара живых лам и несколько туш их сородичей.

– В город? – поинтересовался я.

– Да, забирайся давай, рядом с тушами устраивайся. Только мы останавливаться будем по дороге часто: я скупаю мясо у крестьян, – предупредил водитель.

Мы тряслись от деревни к деревне. Количество убитых лам рядом со мной росло, живые же ехали спокойно, крутя головами и нисколько не сочувствуя своим мертвым товарищам.

«Интересно, если б я заплатил за экскурсию, испытал бы хотя бы сотую часть тех эмоций, что на меня свалились за последние пару дней?» – думал я, пока нас обгоняли туристические автобусы.

От тряски мы вполне могли бы улететь в разверзнувшуюся под нами пропасть. Повторить судьбу своих четвероногих попутчиков мне, правда, хотелось меньше всего. Умер бы я сегодня или чуть позже – полностью зависело от мастерства водителя. К счастью, к ночи я вернулся в город, хоть и гораздо позже экскурсионных автобусов.

Наконец, настал день моего похода на Мачу-Пикчу – самую главную археологическую достопримечательность не только Перу, но и, пожалуй, всей Южной Америки.

Добраться туда можно несколькими способами: с гидом по тропе инков, выложив пятьсот долларов, на туристическом поезде за двести, или, хоть и дорого, но наименее затратно, комбинацией маршруток и часовой прогулкой по шпалам. Сам вход оплачивается отдельно, еще пятьдесят долларов для иностранцев.

Инки знали толк в маскировке, спрятав свой город от посторонних глаз так, что потомки смогли обнаружить его лишь в двадцатом веке.

Все дороги смыкаются в туристической деревушке Агвас-Кальентес, откуда вверх идет крутой серпантин до самых руин. Нежелающие тащиться по жаре снова платят доллары: специально для них туда-сюда бегают автобусы. От ленивых нет отбоя, и в очереди на автобус можно провести гораздо больше, чем на самих руинах.

Но был и еще один способ: сутки пешком вдоль рельсов. Охраны там нет, туристы не ходят. Рельсы, шпалы, туннели и пара полузаброшенных деревушек. Этот-то маршрут я и выбрал, выехав с утра из городка Урубамба в сторону руин.

Мы летели по бездорожью, поднимая пыль, к последнему живому полустанку, располагавшемуся на 82-м километре железной дороги Куско–Мачу-Пикчу. Водителя я сразу предупредил, что еду автостопом.

– На обед-то хотя бы дашь? – спросил таксист, везший на платформу спешивших на поезд молодых перуанок.

– Да без проблем! – я протянул ему пару солей.

Водитель явно ожидал большего, и, открыл рот, чтобы возразить.

– Тебе рассказать, где обеды по два соля? – улыбнулся я.

Перуанки в последний момент вскочили в поезд, а меня внутрь не пустили контролеры: «Удостоверение личности! Иностранцев не пускаем. Поезд для местных!»

Суя им в нос попеременно разные карточки и корочки, успеха я не сыскал. Поезд ушел.

– Не грусти, парень! Вот такая страна у нас, – хлопал меня по плечу начальник станции, глядя, как я с грустью смотрю вслед уходившему поезду. Ему, похоже, и самому было стыдно за такое положение вещей.

По маршруту ходят сразу три типа поездов. Первый – элитный – только для иностранцев. Второй – для местных, старые и обшарпанные составы, которые останавливаются на каждом полустанке и стоят копейки, но иностранцев туда не пускают. И третий, со смешанными вагонами. В последние, однако, туристов сажают только на начальной и конечной станциях.

С самого начала зная, что моя попытка вряд ли обернется успехом, я не сильно расстроился и зашагал по шпалам. Накрапывал дождь. Мимо меня постоянно гудели проходившие поезда.

Под утро я добрел до Агвас-Кальентес, сделав небольшой привал на сон. Через реку Урубамба перекинут мост, который и ночью охраняется бдительным охранником: чтоб не пролезали зайцы.

Несколько месяцев назад тут погиб какой-то американец: его унесла бурная река. Меня инки встречали гораздо гостеприимней: летом вода в реке опустилась, и я почти без проблем в темноте пересек бурлящий поток. Прошмыгнув за спиной у охранника, – противоположный конец моста тоже охранялся – я поспешил по ступенькам вверх: мне показалось, что тот меня заметил, и пришлось торопиться. За полчаса до рассвета и за час до первых туристов, обойдя через кусты второй, официальный вход, я перемахнул через забор и оказался на территории. Руины слабо подсвечивались звездами, а я, чтобы не тревожить дух индейцев и потенциальных ночных охранников, залез в техническую будку, забравшись под мешки, ведра и какие-то шланги.

Проснулся я от восклицаний аргентинцев, их несложно отличить по акценту, даже спросонья:

- Ура! Мы первые!

«Нет ребята, первые тут не вы» – подумал я, вынырнув из-под мешков и шлангов, и смешался с туристами, делая вид, что мне интересны руины. Протолкнуться от количества посетителей уже в шесть утра было трудно. Пары часов вполне хватило для фотографий и осмотра: территория, доступная для туристов, весьма компактна. Да и основной моей задачей была дорога и проникновение, а не древние развалины.

Территория руин напичкана охранниками: через каждый десяток метров стоит перуанец в форме. Они давно проинформированы о том, что сюда пролезают зайцы, несмотря на всю хитрую систему безопасности.

– Амиго, – попытался обратиться ко мне охранник, видимо, желая проверить билет.

«Тамбовский волк тебе амиго» – не оборачиваясь, подумал я и уверенно зашагал к выходу.

Через пару часов я уже снова шел по шпалам, прочь от Мачу-Пикчу. Грибной дождик постепенно превратился в настоящий ливень, а на маленьком полустанке я наткнулся на кучку перуанцев, ждущих поезд в сторону Ольянтайтамбо, ближайшего крупного населенного пункта. В суматохе, ливне, я в компании перуанцев влез в переполненный поезд, и мы тронулись в путь. Я вполне смахивал на перуанца-переростка, а контролерам явно было лень высовываться под дождь, иностранцы на таких полустанках не садятся, а местные и так ездят зайцем.

Я ликовал. Мне удалось победить систему.

Поезд, гудя, прибыл в Ольянтайтамбо. Из приличных вагонов на перрон высыпали гринго, из вагона попроще – соскочил на платформу я в толпе перуанцев.

Я решил отметить удачное восхождение на Мачу-Пикчу по-русски, со своим донецким другом Романом, что позвал меня погостить у себя в Урубамбе. Он занимался лепкой пельменей и варкой борща в местном ресторане – чем не инкская кухня?

– Самогонку в городе продают? – спросил я прохожих.

– Да, прям на главной площади, на углу.

Я нырнул в сомнительного вида полуподвал, заставленный железными бочками.

– Тебе покрепче? – поинтересовалась сеньора.

– Мне получше.

С бутылкой самодельной писко, перуанской водки, я вернулся в Урубамбу, заплатив водителю маршрутки один соль. Вся поездка на Мачу-Пикчу обошлась мне в три соля, меньше доллара.

«Может, открыть свое туристическое агентство?» – подумал я.

Мой знакомый бармен по имени Начо, начальник Романа, понюхав бутылку принесенной мной отравы, воскликнул:

– Э, ребята! Да это метил. Его пить нельзя. Я вам лучше своей налью, настоящей.

Начо куда-то сбегал и принес нам бутылку другой вонючей гадости.

– Вот, пейте. От нее не ослепнете хотя бы.

Пахла она не лучше бабкиной, но мы решили довериться знатоку.

Весь следующий день мы пролежали без сил, боясь пошевелиться. От «настоящей» нам обоим сделалось очень плохо.

Казалось, на меня обрушилось проклятие инков за то, что я зажал пятьдесят баксов. Сэкономленные доллары обернулись алкогольным отравлением. К счастью, на следующий день я поправился и засобирался в Лиму.