6 декабря в 16:15 на телеканале «МИР» стартует новый проект «Приговор!?». Это юридический ликбез для тех, кто попал в сложную жизненную ситуацию. Участники вместе с ведущими будут разбирать настоящие уголовные дела и восстанавливать справедливость. Помните, что приговор – это еще не приговор.
О том, как работают защитники обвиняемых и каково это – защищать настоящего преступника, рассказал в интервью «МИР 24» адвокат, преподаватель Университета управления Правительства Москвы Дмитрий Зацаринский.
– Дмитрий Евгеньевич, вот вы защищаете в суде преступников, в том числе иногда – откровенных злодеев. Выбираете ли вы, кого защищать, а кого нет? И можете ли отказаться?
Дмитрий Зацаринский: Не выбирают подзащитных лишь адвокаты по назначению от государства. Обычно так работают молодые юристы, у которых дел еще немного. Я работаю адвокатом давно, около 20 лет, и естественно. я сам выбираю, кого защищать, а кому отказать в помощи. Ведь я тоже человек. Я стараюсь не работать по делам о совершении тяжких преступлений в отношении беззащитных людей: детей, стариков, женщин.
– Когда речь идет о тяжких преступлениях, вы пытаетесь понять логику и жизнь преступника?
Д. З.: Естественно, я всегда пытаюсь выяснить, что же произошло на самом деле, все обстоятельства совершенного преступления, что ему предшествовало. Но свое личное отношение к подзащитным я держу при себе. Это часть адвокатской этики. Например, я защищал преступника, который отрубил жене конечности, сделал ее инвалидом. Весьма уважаемые люди попросили меня заняться этим, и я согласился. Тем более что мне самому хотелось разобраться, как такое можно было сделать. Я погрузился в это дело и сделал для себя определенные выводы, хотя бы частично понял, чем руководствовался этот человек.
– Как вы себя ощущаете, когда защищаете заведомо виновного человека? Как договариваетесь с самим собой? Бывает ли так, что пострадавшие или их родственники проявляют агрессию в ваш адрес?
Д. З.: Бывает, но нечасто. Я старюсь сгладить конфликт или не замечаю каких-то незначительных мелочей.
Я просто делаю свою работу, которую я люблю и умею делать. Ведь в ней же нет ничего запретного, аморального и противозаконного. Я с собой уже давно договорился. Моя совесть чиста.
До того как я начал работать адвокатом, я работал следователем. Допустим, расследуется убийство и виновность моего подзащитного не вызывает сомнения. Но следствием допущены серьезные нарушения при расследовании этого дела. И я просто указываю вышестоящим инстанциям на эти нарушения. Например, если в рамках обыска ничего не было изъято, а потом в качестве вещдока появляется какой-то компьютер, то я, конечно, на это укажу. Я слежу за соблюдением законности в отношении моего подзащитного. И дальше вышестоящие инстанции либо соглашаются со мной, либо нет.
Моя задача не в том, чтобы преступник уклонился от ответственности. Но если уголовной ответственности избежать невозможно, то я сделаю все, чтобы наказание было меньше. Такую цель я себе ставлю.
Я, прежде всего, руководствуюсь своей системой ценностей. И не берусь за те дела, которые мне очень неприятны. Например, за сексуальные преступления и за убийства, совершенные в отношении детей, пожилых людей и женщин. Я понимаю, что не буду достаточно мотивирован, чтобы этим успешно заниматься.
– Какие меры вы принимаете, чтобы установить контакт с подследственным, если он не идет на него? Что у вас обычно просят подследственные?
Д. З.: Я легко устанавливаю контакт со своими подзащитными, так как у нас одна цель. Бывает, что приношу своим подзащитным что-то не запрещенное. Человек диктует мне список необходимого, а я его передаю родственникам, чтобы они в официальном порядке осуществили передачу вещей.
– Как часто адвокату удается полностью доказать невиновность подсудимого? У нас процент оправдательных приговоров выше или ниже, чем за рубежом?
Д. З.: В России судебная система специфическая, доказать полную невиновность подзащитного адвокату в России бывает очень трудно. Процент оправданий в России довольно низкий. Суды у нас больше доверяют органам следствия и прокуратуре. Это неприятная для адвоката традиция.
Единственная надежда на то, что сейчас по делам о тяжких преступлениях функционируют суды присяжных. Вот там процент оправдательных приговоров очень большой – порядка 20%. На эту форму правосудия я, как профессионал, возлагаю очень большие надежды.
Посудите сами, в районном суде присяжных шесть человек. Это простые люди, они не связаны «телефонным правом» с вышестоящими судебными инстанциями. И если имеются подтасовки, подложные экспертизы, непонятно откуда взявшиеся вещдоки, явные фальсификации (что очень часто бывает в моей практике), то я обращаю на это внимание. И присяжные прислушиваются.
Наши судьи зачастую действуют не совсем самостоятельно и независимо. А на суд присяжных оказать давление гораздо сложнее, поскольку там минимум шесть человек. А в судах более высокого уровня – 12 присяжных. И очень сложно на всех оказать давление. Кроме того, они же могут об этом заявить, их ничто не сдерживает. Люди там действуют осознанно и независимо, исходя из своей гражданской позиции. Это очень ценно и важно.
– Мне кажется, что все адвокаты должны любить шахматы. А в какие игры играете вы? Есть ли у вас хобби и какое?
Д. З.: Я иногда играю в шахматы, но больше люблю активные виды досуга: путешествия, мотоцикл, футбол. Часто читаю книги – юридические и по саморазвитию.
Читайте также:
