«Главное – знать, что нужен»: история бывшего военного инженера, оставшегося без ступней

Анастасия Трещевская – психотерапевт. Но весну и лето 2020-го проработала в инфекционном стационаре. Вот лишь одна из историй, записанных с ее слов, когда больному, чтобы выжить, потребовались не только антибиотики и имунностимуляторы…

«В приемном покое он хохмил, смеялся, настроение – прекрасное».

«Я дежурила в приемном покое, когда к нам поступил дедушка. Без обеих ступней. Ампутированы они были совсем недавно. Иногда случается, что пожилые люди поздно обращаются за помощью и врач из-за гангрены вынужден принять такое решение.

Там же, в другой больнице, его не уберегли от ковида и привезли к нам в постоперационном периоде.

Дедушка был веселый – хохмит, смеется, у него – прекрасное настроение. 66 лет. Характерные казачьи усы – только бурки не хватает.

Мы сразу между собой прозвали его Василием Ивановичем.

Мне и в голову не пришло, что это мой будущий тяжелейший психотерапевтический пациент. Его уложили в палате, дали кислород. На тот момент форма была средней тяжести, но имела право перейти во что угодно. Так потом и случилось.

«С собой договорился, что здесь умрет»

Прошло дня 3, он лежал не в моем отделении, у нас вроде не было поводов встречаться. Так что в следующий раз я увидела его случайно.

Выглядел наш Василий Иванович хуже некуда. Развилась тяжелая форма, она прогрессировала, а дедушка просто срывал кислород. Ему надевали маску, но как только медсестра уходила, он ее срывал. Не ест вообще, плюется. Не дает себя кормить даже с ложечки. Ни с кем не разговаривает. Не потому, что он без сознания. Просто отворачивается и молчит. Мобильный телефон валяется незаряженный в стороне где-то давно.

Я собрала сестер и попросила объяснить – что произошло – мы ведь принимали не старого еще мужчину в состоянии средней тяжести. Сестры сказали – он не спит по ночам вообще. Держится двумя руками за шею. Решили – у него горло болит. Не двигается, смотрит в одну точку. Ничего не делает, тихо умирает. Казалось – с собой договорился, что он здесь умрет.

Уже позже я узнала, что Василий Иванович и был такой радостный именно из-за этого. В приемном покое веселье и кураж оказались напускными. В потоке пациентов я этого не заметила. А сейчас у него были все симптомы генерализированной панической атаки.

«С ним разговаривал космонавт, пришелец».

И я опять перестала быть инфекционистом, а стала психотерапевтом. С дедушкой надо было разговаривать. Несмотря на то, что сам он долго упрямо молчал. Так что день мой теперь – еще до обхода – начинался с его палаты.

Выяснилось, что у Василия Ивановича есть сын, два внука, жена, он военный инженер, который всю жизнь на очень непростых должностях работал в обороной промышленности, имеет госнаграды.

Но в больнице после ампутации решил, что больше не нужен никому. То есть он теперь обуза. С внуками не поиграть, сыну не помочь, на даче ничего не сделать. Мол, «лучше я умру, и как удобно, что подвернулся ковид. И не нагрешу, и моим полегче будет». Так он рассуждал.

Чтобы узнать все это, я вела себя с ним как с ребенком. Иногда даже – что запрещено моей профессией – повышала голос. Но на войне другая психотерапия. Вы представьте – я же была в СИЗЕ и он не видел моего лица. С ним космонавт разговаривал, пришелец. Как такому о себе рассказывать.

Моя задача была – объяснить деду, что он нужен, что его любят. И уговорить есть хоть по чайной ложечке. И лечиться.

Конечно, ему были назначены соответствующие препараты. Но вы попробуйте дать больному таблетку, если он не раскрывает рта!

«Сын разыскивал его по всем больницам»

А потом я позвонила его сыну. Оказалось – он разыскивает отца по всем больницам – большая неразбериха была тогда. Сын прибегает – а в отделение-то нельзя! Я говорю: «Стой под окном и кричи!». Мы Василия Ивановича на кровати к окну подкатили, приподняли изголовье, как могли – благо кровати у нас современные. И дедушка заплакал…

На следующий день сын принес смартфон, чтобы быть с отцом на видеосвязи. А тот пользоваться не умеет! Я сестрам наказала – каждый день – звонок домой. Как лекарство. Чтобы видел родных, чтобы с ним разговаривали, рассказывали о повседневных мелочах.

И дедушка начал есть сам… а потом шутить…

Мы к нему в палату подселили даже другого деда военного – разведчика – чтобы нескучно было.

66 лет – опасный возраст для ковида. У Василия Ивановича была тяжелая степень поражения легких, не реабилитационная, но тяжелая.

Но он у нас выздоровел. Домой отправили счастливого. Недели через три. Главным оказалось – объяснить, что он тут еще нужен».