Бродский в Норенской: как жил и с кем общался поэт в ссылке?
Иосиф Бродский был сослан в Архангельскую область в 1964 году по решению ленинградского суда: его обвинили в тунеядстве и приговорили к пяти годам ссылки в деревне Норенская Коношского района. Будущий Нобелевский лауреат провел здесь 18 месяцев (срок отбывания был сокращен до полутора лет). За это время он написал около 80 стихотворений. Весть об освобождении застала поэта в сентябре 1965 года.
«Это был один из лучших периодов моей жизни, — вспоминал позже Иосиф Александрович. — Бывали и не хуже, но лучше, пожалуй, не было».
Сегодня практически никого из тех, с кем Бродский работал и общался, нет в живых. Здесь вообще не осталось постоянных жителей: только дачники и наезжающие почитатели поэта. Для последних в избе Таисии Ивановны Пестеревой (приютившей «городского тунеядца» во время ссылки) открыт гостевой дом. А еще в деревне действует первый в мире музей Иосифа Бродского.
Корреспондент MIR24.TV специально приехал в Норенскую к 60-летию окончания ссылки великого поэта. Подробнее — в нашем материале.
Арифметика расстояния
«Дом, в котором Таисия Ивановна согласилась принять 24-летнего ссыльного поэта Иосифа Бродского, просторный. Его построил прадед Таисии Ивановны. Сама она жила здесь вдвоем со своим сыном Александром, которому на тот момент было 13 лет. Таисии Ивановне было 44 года. Точный день прибытия Бродского в Норенскую до сих пор не установлен. Известно, что 13 марта 1964 года в Ленинграде состоялся суд, 25 марта Иосиф пишет в архангельской пересыльной тюрьме стихотворение «Сжимающий пайку изгнанья». Судя по всему, его приезд состоялся в конце марта».
Поскольку в конце первого весеннего месяца стояли холода, хозяйка с сыном жила в «зимней» половине дома (внутренняя бревенчатая стена делит избу пополам: на более утепленную «зимнюю» половину и менее утепленную «летнюю»). Постояльцу была отведена небольшая комнатка — буквально на пять шагов — в «летней» половине.
Комнатка и сегодня не отделена дверьми; пространство занимает кровать, небольшой стол и старинный шкаф, металлические ручки которого еще помнят тепло рук Бродского.
«Комнатку отделяла только дощатая перегородка, — продолжает Гневашева. — И в нее часто подглядывал сын хозяйки, которому было интересно наблюдать за городским парнем. Он говорил: «Мамка, он, наверное, Богу молится: его губы все время шевелятся». Вскоре Иосиф начинает заниматься с этим мальчиком уроками. Несмотря на то что у поэта было всего семь классов образования, он всегда стремился к знаниям».
На фоне этих занятий Бродский пишет стихотворение «Для школьного возраста», которое посвящает своей возлюбленной Марине Басмановой. По мнению друзей Иосифа, строчки из этого стихотворения перекликаются с условиями задачника по арифметике:
Ты знаешь, с наступленьем темноты
пытаюсь я прикидывать на глаз,
отсчитывая горе от версты,
пространство, разделяющее нас.
И цифры как-то сходятся в слова,
откуда приближаются к тебе
смятенье, исходящее от А,
надежда, исходящая от Б.
Два путника, зажав по фонарю,
одновременно движутся во тьме,
разлуку умножая на зарю,
хотя бы и не встретившись в уме.
Это стихотворение датировано 31 мая 1964 года. И, скорее всего, было написано именно в этом доме, поскольку здесь Иосиф прожил около двух месяцев. В апреле его пригласили жить в дом Константина Борисовича и Афанасии Михайловны Пестеревых, стоящий на самом краю Норенской, слева от дороги «Коноша — Вельск». Сам Константин Борисович работал бригадиром в совхозе «Даниловский», куда и устроился работать Иосиф Бродский. Хозяева дома относились к постояльцу как к собственному сыну: своих детей у них не было. Именно в их доме сейчас и расположен музей Иосифа Бродского.
Обои с бубонными лилиями
«На большие религиозные праздники, когда уже не надо было топить печь, Пестеревы перебирались из «зимних» половин в «летние», — говорит экскурсовод. — Как правило, все это происходило к празднику Троицы. Когда в избе Константина Борисовича освободился «зимник», он пригласил туда жить Иосифа».
Впервые Басманова приехала к Бродскому в Норенскую 23 апреля. На тот момент Иосиф уже жил в доме Константина Борисовича.
«Она стала замерять комнату, а в следующий приезд уже привезла лазоревые обои с золотыми бубонными лилиями, — говорит Гневашева. — Поскольку обои им нельзя было клеить, их прикололи на портновские булавки. Также Басманова привезла газовую ткань с розовыми горохами. С помощью лески Марина с Иосифом сделали навес, а еще были такие небольшие бутылочки из-под валидола: из них нарезали колечки, на которые повесили шторы».
В начале девяностых годов Таисия Ивановна охотно рассказывала репортерам о своем постояльце. Ей нравилось внимание журналистов. К примеру, она не раз вспоминала, что Иосиф очень любил молоко: «Если дать ему банку с молоком, он, как теленок, всю эту банку выпьет». Также свидетельствовала, что Бродский любил ходить в баню.
«Таисия Ивановна говорила: «В городе, видно, негде хвостаться ему было», — вспоминает Надежда слова Пестеревой. — И подтрунивала над городским жителем, что вместо березовых веников мог любых, даже ольховых с шишечками наломать, чтобы в баню сходить. И в благодарность за хорошее отношение, по просьбе Бродского, ей из города был привезен золотой крестик на цепочке. Сама Таисия Ивановна прожила долгую жизнь. Она скончалась в 2002 году. А хозяева того дома, где прошла большая часть ссылки Иосифа (и где теперь находится музей), ушли из жизни в начале восьмидесятых».
«Это было колоссальное ощущение»
Большинство жителей деревни Норенская работали в совхозе «Даниловский», контора которого располагалась в доме, когда-то принадлежавшем раскулаченной крестьянской семье. В совхозе также трудился и поэт, приходивший по утрам в контору за получением наряда на очередные работы. В архиве совхоза сохранилась выписка из приказа от 8 апреля 1964 года: «Принять на работу в бригаду №3 Бродского Иосифа Александровича в качестве рабочего с 10 апреля 1964 года».
Работами приходилось заниматься разнообразными: Бродский возил навоз, рубил жерди для изгороди, помогал сельчанам на огородах, пас телят, убирал камни с поля, помогал сеять озимые и даже работал разъездным фотографом.
«Когда я там вставал с рассветом и рано утром, часов в шесть, шел за нарядом в правление, то понимал, что в этот же самый час по всей, что называется, великой земле русской происходит то же самое: народ идет на работу. И я по праву ощущал свою принадлежность к этому народу. И это было колоссальное ощущение», — вспоминал в одном из поздних интервью Иосиф Александрович.
Надо сказать, что образцового труженика из Бродского не получилось: очевидцы вспоминали, что несколько раз он и вовсе пропускал работу. В качестве наказания его отправляли на обкатку древесины, то есть на сплав леса по реке Вель. Через месяц после работы на сплаве поэту разрешили выезд в Ленинград на четыре дня. Далеко не каждого отпускали с места отбывания административной ссылки.
«В те годы в Норенской оставалась вся необходимая для жизни инфраструктура, — свидетельствует экскурсовод. — Был магазин, клуб, школа, почта, медпункт, магазин. Совхоз «Даниловский» тоже имел свою инфраструктуру: была кузница, амбары и ферма».
А вот электричества в деревне не было до 1973 года. Электроэнергию подавали специальные движки, которые работали на солярке.
Письмо с того света
В ссылке Бродский много общается с почтальоном Марией Ивановной Ждановой.
«Стоит у меня на почте, опершись на стойку, смотрит в окно и говорит в таком духе, что о нем еще заговорят, — признавалась она журналистам в одном из интервью начала нулевых. — Я тогда еще подумала грешным делом: кто же о тебе заговорит, о тунеядце? Запомнились те слова от сомнения — кому ты, больной и ни к чему не гожий, нужен и где о тебе говорить-то будут».
Когда в адрес поэта стали приходить первые письма, она приносила их ему лично. На это Бродский попросил Жданову всю корреспонденцию оставлять на почте. Письма забирал сам. О том, насколько важной была переписка Бродского, которую он вел из Норенской, свидетельствует письмо, обнаруженное несколько лет назад в Библиотеке Конгресса США.
«Иосиф писал своему американскому издателю Роману Гринбергу, поскольку в январе 1965 года у него в Америке выходила первая книга стихотворений. В письме он просил не печатать стихотворения без согласования с ним. Такой шаг мог бы сильно навредить Бродскому. Письмо было вывезено друзьями поэта в Ленинград, где передано американской студентке, которая находилась в СССР на практике. Позже очевидцы рассказывали, что когда Гринберг увидел письмо из Норенской, то на него оно произвело впечатление, будто пришло с того света», — рассказала Гневашева.
Озарение в Норенской
Именно в доме Константина Борисовича и Афанасии Михайловны Пестеревых Бродский пережил то, что в религиозно-мистической практике принято называть моментом озарения. Это случилось поздней осенью 1964 года, во время чтения антологии английской и американской поэзии. Точнее — во время чтения стихотворения Уистена Хью Одена.
«По чистой случайности книга открылась на оденовском «Памяти У. Б. Йейтса», — вспомнит Бродский спустя много лет в эссе «Поклониться тени».
Строки, написанные Оденом в 1939 году, звучали «помесью гимна Армии Спасения, погребального песнопения и детского стишка». В переводе с подстрочника на русский содержание «стишка» было следующим:
Время, которое нетерпимо
К храбрости и невинности
И быстро остывает
К физической красоте,
Боготворит язык и прощает
Всех, кем он жив.
Прощает трусость, тщеславие,
Венчает их головы лавром.
«Я помню, как я сидел в маленькой избе, — писал Бродский, — глядя через квадратное, размером с иллюминатор, окно на мокрую, топкую дорогу с бродящими по ней курами, наполовину веря тому, что я только что прочел, наполовину сомневаясь, не сыграло ли со мной шутку мое знание языка».
У кровати поэта лежал «кирпич» англо-русского словаря, и Иосиф снова и снова листал его, проверяя каждое слово. Бродский отказывался верить, что еще в 1939 году английский поэт сказал: «Время боготворит язык», а мир вокруг остался прежним.
Уезжая из деревни в 1965 году, поэт пообещал приютившей его Таисии Ивановне вернуться осенью и помочь со сбором картофеля. Но обещание свое не сдержал. Теперь на огороде Пестеревых картошку ежегодно сажают и выкапывают поклонники поэзии Иосифа Александровича. И читают его стихи.
Что сказать в заключении? Правильным будет вспомнить несколько строчек поэта Евгения Боратынского, которого высоко ценил Бродский:
Мне память образа его не сохранила,
Но здесь еще живет его доступный дух.
И пусть Боратынский — поэт XIX века, а Бродский навсегда остался в XX, но у времени в Норенской — свои законы.