Эмиграция первой волны началась 100 лет назад. Первые были дворяне, которые начали уезжать из России еще во время волнений 1917 года. Всего же, по данным Лиги Наций, после революции страну покинули почти 1,2 миллиона человек. По другим данным - до трех миллионов. Многие из них устремились в Париж.
Потомки белых российских эмигрантов во Франции до сих пор остаются особой кастой. С русскими парижанами встретился корреспондент «МИР 24» Родион Мариничев.
Почувствовать себя русским парижанину Жерару Горохофф помогла огромная коллекция, которая в его квартире занимает буквально каждый квадратный метр. Частица русской императорской армии: оловянные солдатики, пистолеты, шпаги, шашки.
Позже добавились иконы, портреты, драгоценности и, конечно же, главные талисманы российских эмигрантов первой волны - самовары. С одним из таких во Францию из охваченной волнениями России приехал дед Жерара. Уже из Парижа он наблюдал за революцией. Его потомки стали французами по паспорту, но остались русскими, даже сто лет спустя.
Эмигранты уезжали в США, Финляндию, Германию и Францию. Большинство из них были помещиками, священниками и военнослужащие Белой армии, потерпевшей поражение.
Оказавшись в чужой стране, многие с трудом могли начать новую жизнь. Для того, чтобы увидеть Париж и при этом не умереть, бывшим российским офицерам приходилось садиться за руль такси.
Одна из немногих радостей белой элиты в Париже - русские трактиры и рестораны. Один из них сохранился с тех времен. Сюда и сегодня поесть парижского борща приходят потомки российских графов и князей. Здесь как будто та самая дореволюционная Россия, которая еще не знала ни мировых войн, ни большевиков.
В эмигрантской среде многим казалось, что революция - это временно. Еще немного подождать, и можно будет вернуться домой.
Эмигрант в третьем поколении Михаил Грабар по-русски говорит почти без акцента. Сразу и не догадаешься, что он родился в Париже. Его дед Андрей Николаевич, профессор истории, бежал из России в 1920 году, за два года до знаменитого «философского парохода» - массовой высылки интеллигенции из СССР.
Он жил сначала в Болгарии, затем перебрался в Страсбург, а оттуда - в Париж. С детьми и внуками говорил по-русски. Как вспоминает Михаил, поначалу язык давался непросто.
Русские дамы - бывшие гувернантки, учителя, фрейлины - в межвоенном Париже составляли целую прослойку. Кто-то зарабатывал частными уроками, а кому-то даже довелось голодать. Заботиться о стареющих соотечественниках взялась княгиня Мещерская.
Русский Старческий дом в небольшом поселке Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем появился через 10 лет после Революции. Пригородный замок княгине Вере Кирилловне Мещерской подарила её благодарная ученица. Именно здесь княгиня решила разместить русских эмигрантов, которым приходилось тяжелее всего.
Правнук Мещерской Николя де Буаю возглавляет Русский дом сегодня. Он показывает тот самый зал и лестницу, по которой в свои комнаты поднимались первые постояльцы. Их было около 200 человек.
Для нескольких сотен бывших российских подданных этот дом стал последним пристанищем, а Сент-Женевьев-де-Буа - по сути, маленьким анклавом России. Одно время его даже называли самым русским городом Франции.
Многие до самой смерти продолжали формально оставаться гражданами Российской Империи. О стране, которой больше не было, напоминали паспорта.
Русские эмигранты первой волны и даже их потомки во Франции так и не ассимилировались до конца. В XXI веке здесь можно встретить, например, князя Дмитрия Шаховского.
«Я всегда себя считал русским. Но я не могу сказать, что я не француз. Я русский огурец. Но вы любите огурцы, и вы отлично знаете, что вкус огурца значительно зависит не от самого огурца, а от рассола. И вот я воспитан, в общем, во французском рассоле», - сказал доктор историко-филологических наук Дмитрий Шаховской.
Французский рассол не помешал его детям переехать в Россию. Сам же он не представляет жизни без русского языка, русской кухни и без православной церкви, куда часто заходит помолиться.
Подробнее в сюжете: Программа Вместе
