Юбилейный театральный сезон Валерия Фокина: как он проходит?

Вы сразу согласились стать художественным руководителем?

- Да, стать художественным руководителем я согласился сразу. Потому что, пройдя опыт постановки «Ревизора», встретившись с актерами, с труппой, я почувствовал, что люди, прежде всего актеры, готовы к работе, хотят изменений. Я почувствовал интуитивно, что театр стоит на старте перемен.

Какие идеи в репертуарном плане у вас были тогда? Что нужно было театру в первую очередь?

- Мы пошли от желания вернуть в театр, с одной стороны, классику. Но вернуть ее под новым углом зрения. Мы даже организовали программу «Новая жизнь традиции», мы стали обновлять. Мы берем классику, как это делал Мейерхольд, но достаточно радикально к ней относимся. Не в плане ломания или переделывания, а в плане разрешения и постановки ее, исходя из сегодняшнего контекста, времени.

Это была наша художественная задача – построить театр, созидать что-то, выстроить репертуар. Мы за это время очень многое сделали: десять лет назад выстроили сцену, где мы разговариваем с вами. В мае мы отпраздновали десятилетие этой новой сцены. Долго не было реконструкции здания, потому что, когда я пришел, замечательный, потрясающий, действительно грандиозный зал был в совершенно жутком состоянии. Я работал во многих старинных театрах мира, и другого такого зала по акустике, расположению, пространству, пожалуй, нет.

Должен ли большой национальный театр, такой как Александринский, сохранять консерватизм? То есть давать на своей сцене традиционные классические постановки?

- Сохранять лучшие традиции, зерно традиции, конечно, надо, без этого никуда. Но все-таки надо понимать, когда ты живешь, где ты живешь, какой контекст времени. Есть формула развития любого театра от Мейерхольда: традиционализм и новаторство. Я на практике понял, что это абсолютно правильная формула. В этом смысле сохранять классический репертуар, конечно, надо. Но сохранять весь багаж и говорить: «Мы так играли 40 лет назад и сейчас так будем играть», – мне кажется, это глупо. Потому что 40 лет назад была одна жизнь, сейчас другая жизнь, и театр меняется. Если он не меняется, значит, он мертвый. С другой стороны, без этих традиционных нитей нельзя. Авангард тоже может быть лживым, внешним, когда в нем нет идеи. Но может быть с идеей, питаясь хорошим прошлым, развивая его. Это взаимосвязанный процесс.

Почему мы эту сцену построили? Есть основное здание, есть новая сцена, и они, как два сосуда, которые рядом. Было бы идеально, если бы был переход из одного здания в другое, лучше стеклянный, и артисты играют и те, и те, и там, и там. На этой сцене идут эксперименты, пробы, которые выливаются туда, привносят свое. Идет обогащение этой формой, соединятся традиционализм и новаторство.

Как вы относитесь к критике зрителей, которые обвиняют театры в том, что от классического произведения режиссер сохраняет только название, а сюжетную линию преподносит под своим авторским углом?

- Бывают такие опыты, я к этому спокойно отношусь. Зритель исходит из одного: «Я эту пьесу знаю, прочитал, с детства запомнил, это мой Гоголь, и никуда». Но театр – это другое искусство, он живет по другим правилам, законам. Он берет литературную основу и интерпретирует ее. Он взаимодействует с литературой, переносит ее на театральные подмостки, но это уже другое произведение. Другое дело, что перебирать нельзя, потому что тут палка о двух концах. С одной стороны, нельзя плясать на могиле классика, с другой стороны, стоять перед ним на коленях нельзя. Но баланс и чувство вкуса – это очень важно. Если ты его ломаешь о колено, тогда напиши свою пьесу.

От оружия пропаганды до культурного феномена

Как театр в СССР стал достоянием народа?