Как менялась легендарная Александринка за последние 20 лет? Должен ли академический театр сохранять консерватизм? Как правильно работать с литературными произведениями на сцене? Над какими постановками сейчас идет работа? На эти и другие вопросы ответил художественный руководитель Александринского театра Валерий Фокин в программе «Культ личности» на телеканале «МИР 24».
Этот сезон для вас в театре юбилейный: 20 лет вы художественный руководитель. Вы рассказывали, что неоднократно вам предлагали поставить спектакль на сцене Александринки, но вы отказывались. Вас даже уговаривал директор. Почему?
- Я тогда относился с недоверием к таким, как я называю, «академическим гробницам», – тяжелым классическим академическим театрам, в которых, с моей точки зрения, мало интересного происходило. Но тогдашний директор был очень настойчив, он звонил беспрерывно, настаивал, и моя жена сказала: «Ну сколько можно, поставь ты спектакль! Он звонит во все страны, куда мы переезжаем». Я говорю: «Ну ладно, хорошо». Тем более, это был «Ревизор».
Вы сразу согласились стать художественным руководителем?
- Да, стать художественным руководителем я согласился сразу. Потому что, пройдя опыт постановки «Ревизора», встретившись с актерами, с труппой, я почувствовал, что люди, прежде всего актеры, готовы к работе, хотят изменений. Я почувствовал интуитивно, что театр стоит на старте перемен.
Какие идеи в репертуарном плане у вас были тогда? Что нужно было театру в первую очередь?
- Мы пошли от желания вернуть в театр, с одной стороны, классику. Но вернуть ее под новым углом зрения. Мы даже организовали программу «Новая жизнь традиции», мы стали обновлять. Мы берем классику, как это делал Мейерхольд, но достаточно радикально к ней относимся. Не в плане ломания или переделывания, а в плане разрешения и постановки ее, исходя из сегодняшнего контекста, времени.
Это была наша художественная задача – построить театр, созидать что-то, выстроить репертуар. Мы за это время очень многое сделали: десять лет назад выстроили сцену, где мы разговариваем с вами. В мае мы отпраздновали десятилетие этой новой сцены. Долго не было реконструкции здания, потому что, когда я пришел, замечательный, потрясающий, действительно грандиозный зал был в совершенно жутком состоянии. Я работал во многих старинных театрах мира, и другого такого зала по акустике, расположению, пространству, пожалуй, нет.
Должен ли большой национальный театр, такой как Александринский, сохранять консерватизм? То есть давать на своей сцене традиционные классические постановки?
- Сохранять лучшие традиции, зерно традиции, конечно, надо, без этого никуда. Но все-таки надо понимать, когда ты живешь, где ты живешь, какой контекст времени. Есть формула развития любого театра от Мейерхольда: традиционализм и новаторство. Я на практике понял, что это абсолютно правильная формула. В этом смысле сохранять классический репертуар, конечно, надо. Но сохранять весь багаж и говорить: «Мы так играли 40 лет назад и сейчас так будем играть», – мне кажется, это глупо. Потому что 40 лет назад была одна жизнь, сейчас другая жизнь, и театр меняется. Если он не меняется, значит, он мертвый. С другой стороны, без этих традиционных нитей нельзя. Авангард тоже может быть лживым, внешним, когда в нем нет идеи. Но может быть с идеей, питаясь хорошим прошлым, развивая его. Это взаимосвязанный процесс.
Почему мы эту сцену построили? Есть основное здание, есть новая сцена, и они, как два сосуда, которые рядом. Было бы идеально, если бы был переход из одного здания в другое, лучше стеклянный, и артисты играют и те, и те, и там, и там. На этой сцене идут эксперименты, пробы, которые выливаются туда, привносят свое. Идет обогащение этой формой, соединятся традиционализм и новаторство.
Как вы относитесь к критике зрителей, которые обвиняют театры в том, что от классического произведения режиссер сохраняет только название, а сюжетную линию преподносит под своим авторским углом?
- Бывают такие опыты, я к этому спокойно отношусь. Зритель исходит из одного: «Я эту пьесу знаю, прочитал, с детства запомнил, это мой Гоголь, и никуда». Но театр – это другое искусство, он живет по другим правилам, законам. Он берет литературную основу и интерпретирует ее. Он взаимодействует с литературой, переносит ее на театральные подмостки, но это уже другое произведение. Другое дело, что перебирать нельзя, потому что тут палка о двух концах. С одной стороны, нельзя плясать на могиле классика, с другой стороны, стоять перед ним на коленях нельзя. Но баланс и чувство вкуса – это очень важно. Если ты его ломаешь о колено, тогда напиши свою пьесу.
Кто виноват, если зритель не понял, что хотел сказать режиссер?
- Я думаю, что и те, и те могут быть виноваты. Иногда зритель не готов считывать более сложное решение: он может считывать только сюжет, а то, что за сюжетом, какой-то другой план просто, не готов считывать, у него нет театрального, зрительского опыта. С другой стороны, режиссер всегда должен понимать, для кого он делает спектакль, должен чувствовать адрес. Некоторые мои коллеги иногда лукавят, говорят: «Меня зритель не интересует, делаю для себя и для десяти избранных критиков». Это лукавство, любой режиссер хочет, чтобы его принимали. Если делаешь для себя, то показывай у себя на кухне, зачем на сцену идешь? Тут нужно понимать, какой материал, где он работает, для кого, заранее определять это. Адрес должен быть внутри, его не надо декларировать.
Вы сейчас работаете над спектаклем о театральном режиссере Всеволоде Мейерхольде?
- Да.
О чем будет эта постановка?
- О его последних днях, еще до ареста. Спектакль основан на подлинных документах: стенограмме репетиций, последнего собрания, которое происходило в театре Мейерхольда. На том собрании обсуждали статью в газете «Правда», где был подвергнут критике театр и сам режиссер. Спектакль фиксирует последний этап жизни Мейерхольда в своем театре.
Для какой сцены вы ставите этот спектакль?
- Для новой сцены.
Почему именно здесь?
- Эта история носит не то что камерный, но более закрытый, специальный характер. Новая сцена больше годится для этого материала. Большая сцена требует большей зрелищности.
Когда мы увидим спектакль?
- Мы хотим сыграть премьеру 10 февраля 2024 года, в день рождения Всеволода Эмильевича Мейерхольда.
Должны ли быть детские спектакли в репертуаре большого национального театра?
- Конечно. Мы сейчас выпустили детский спектакль «Руслан и Людмила». Я считаю, это удачная работа, потому что это очень сложное произведение, особенно трудно его сделать для сегодняшних детей. Для детей вообще сложно работать, их литературным рассказом не зацепишь. Им нужно, чтобы было интересно.
У нас получился интерактивный спектакль, много разных видео, и дети смотрят с большим интересом, им нравятся эти превращения и повороты, связанные с драматургией. Тогда и Пушкин звучит для них по-другому: не нудно, они воспринимают его очень живо. Такие спектакли нужны обязательно, потому что надо воспитать будущее поколение. Там начинается то, что мы называем театральной подготовленностью зрителя. Когда человек готовится постепенно, он начинает понимать какие-то вещи, смыслы и может воспринимать более сложные спектакли.
Читайте также:
Подробнее в сюжете: Театр
